Что делать кто виноват: кто виноват и что делать
кто виноват и что делать
Дмитрий Лучихин
Друг спрашивает:
— Фиг с ним, кто виноват, скажи уже, что делать в конце концов??
Вообще, это такой вопрос, на решение которого нацелены все мои тексты. Очевидность или не очевидность этого зависят от трактовки вопроса. Например, в известном анекдоте про обезьяну и прапорщика варианты ответа ограничены самоочевидностью необходимости прыгать. И сам вопрос «что делать», подразумевает: «как правильно и эффективно прыгать». Поэтому все ответы, развернутые на «поиск подходящей палки», воспринимаются как словоблудие, не имеющее никакого отношения к реальности.
Сталкиваясь с любой проблемой, будь то недомогание или возникшая задача что-то построить (дом, мост), мы естественно включаем в комплект решающих ее действий этап исследования. Проходим обследование и сдаем анализы — и лишь потом начинаем жрать таблетки. Изучаем сопромат, рассчитываем конструкцию, и только после этого начинаем весело таскать бревна и ворочать камни. В отношении человеческого общества и его социальных, психосоциальных проблем, мы, видимо, полагаем себя экспертами столь высокого уровня, что способны автоматически, без избыточных для нас занудных размышлений, артикулировать готовые правильные решения.
Все вышесказанное — лишь аналогии, призванные сделать открытой ту простую мысль, что наши непосредственные реакции — и логически, и исторически естественно следующие из них формы действий — не более адекватны, чем анальгин при аппендиците.
Содержательно логика «самоочевидности» типичной активности основана на известных психологических механизмах. В целом это большая и сложная проблема, но здесь я попробую обойтись «малой кровью».
В своей индивидуальной жизни мы не то чтобы часто, а я бы сказал всегда сталкиваемся с психологическим механизмом смены масштаба при глубоком погружении в любую локальную деятельность или ситуацию. Глядя на мир, сузившийся для нас до размеров предприятия, населенного пункта, жизненной коллизии мы достигаем высочайшего накала позитивных и негативных эмоций по таким поводам, которые с точки зрения нашей вненаходимости миру могут оказаться вообще не заслуживающими внимания; и уж во всяком случае никак не катастрофой, не трагедией и не ужас-ужас.
Тот зародившийся на наших глазах мир инфантильного патернализма и предельно невежественного традиционализма, освобождением из под власти которого мы сегодня озабочены, выглядит в наших глазах подлинной реальностью лишь по той причине, что мы его приняли. Приняли не в смысле позитивного приятия, но в смысле принятия его как настоящего.
Это связано, конечно, с мировоззренчески нерешенной проблемой отношения бытия и сознания.
С тем, что даже обладая всей полнотой современных знаний, мы по-прежнему убеждены, что живем в полностью внеположной нам бытийной реальности. На самом деле психологически значимая для нас реальность – есть реальность нашего собственного сознания. Нет, я не утверждаю здесь, что видимая нами материя есть иллюзия сознания, это другой вопрос. Но вся социальная и культурная данность окружающего нас мира, существует лишь постольку, поскольку является отражением, тенью реальности сознания. И если исключить влияние нашего сознания на бытие, органическая природа очень быстро залечит травмы от деятельности своего разумного порождения.
Иначе говоря, в каждый культурно-исторический момент бытия человеческого общества его подлинная реальность определяется всей полнотой развития человеческого сознания, которая проявляется в полноценном наборе порождаемых им интересов и мотивов действий. И только в свете этой полноты и целостности, локальные социальные процессы и отношения выявляют свое объективное значение и соразмерность.
Так вот, зародившийся и быстро растущий гнойник «русского мира» является прежде всего локализацией и самоограничением полноценного мира современного сознания. И принимая его за подлинную реальность, пусть и негативную, вступая во взаимодействие с ним, пусть и протестное – мы начинаем мыслить мир из его собственной, искаженной логики. Превращаемся в его жителей и персонажей.
И весь подлинный мир 21 века, с его культурой, его знанием, становится для нас смутным воспоминанием. Тем, что «конечно есть, но вот как-нибудь в другой раз. А сейчас надо срочно реагировать на происходящее в нашем скукожившемся мирке». То, что в большом мире занимает маргинальную нишу социальных атавизмов, в рамках «русского мира» выходит на роль доминирующих и системообразующих факторов.
И наша реакция на такую конфигурацию псевдореальности, становится столь же искаженной, ценностно переакцентированной.
Здесь многие сразу подметят известное сходство со стокгольмским синдромом. Но я бы сказал, что вот эта смена психологического масштабирования — более общее основание феноменов: и пресловутого синдрома, и возрастания до мировых масштабов событий «нашего городка», и вот этой вот локализации нашего мировосприятия — до культурно микроскопической размерности «русского мира».
Другой момент, который важно отметить для понимания ситуации, это то, что в большинстве своем мы не находимся под влиянием этой локализованной реальности тотально.
Мы скорее постоянно перескакиваем с одного способа восприятия на другой. И, допустим, глядя изнутри «русского мира», мы убеждены в необходимости и эффективности протеста. В нем мы раз за разом побеждаем, раз за разом власть подходит к последней черте, раз за разом ее действия становятся окончательно неприемлемыми. При переходе к позиции вненаходимости нам столь же очевидно, что все что «раз за разом неожиданно случается с нами» типически исходно предопределено — в момент открытой презентации идеологии особости «русского мира». И участвуя в «раз за разом» повторяющихся событиях – мы на самом деле участвуем в «парном танце» с властью, «фигуры» которого предопределены изначальным алгоритмом.
Попробую еще раз прояснить сказанное на примере и в области индивидуального опыта. Подобное часто происходит в рамках различных отношений: отношений в трудовом коллективе, дружеской компании, семейной жизни. Бывает так, что отношение к нам становится устойчиво негативным. И из позиции вненаходимости, мы смутно чувствуем, что ситуацию почти невозможно исправить. Что бы мы ни делали, каждое лыко будет в строку, каждое наше действие будет трактоваться предвзято. Но пока процесс не достиг своего разрешения — из позиции сознания внутри отношений — нам каждый раз удается убедить себя в незначимости прошлого опыта, включаться в новое взаимодействие так, как будто его просто не было, и рассчитывать на объективный, непредвзятый отклик. С предопределенным результатом. Согласитесь – насколько это похоже на то, как мы «забываем» все прошлые «последние черты», которые перешла власть, все прошлые выступления, «ведущие к пробуждению народа».
Вот это и есть первый шаг к возможным ответам на исходный вопрос. Шаг выхода за границы само собой разумеющейся логики «прыгать». Выход в позицию вненаходимости «русскому миру», в состояние полноты восприятия отражаемого в бытии мира современного сознания. И следующей из этой позиции возможности объективной оценки процессов локализации, с негативными последствиями которых мы имеем дело как с проблемой. И если вдруг на этот раз, мне удалось убедить кого-нибудь этот шаг сделать, давайте перейдем ко второму – отрисовыванию самой картины происходящего (сдаче анализов), по отношению к которому мы ищем это наше «что делать».
Первый морок, наведенный на нас включением в реальность «русского мира», связан с оценкой готовности массового общества к поддержке протеста.
Не буду подробно рассматривать многократно исследованную «банальность зла». Лишь коротко напомню, что «мерзавцы и злодеи» не импортированы нам с Марса. Те самые добрые соседи, с которыми мы не раз дружески беседовали о футболе и погоде, которые всегда готовы безвозмездно помочь с ремонтом заглохшего автомобиля, посидеть с заболевшим ребенком в случае политических разногласий напишут на нас донос, по служебной необходимости подвергнут нас пыткам, и, раздраженные нашей неуступчивостью, сделают это от всей души.
Об этом стоит помнить, но наши основные споры ориентированы по-другому. Оценка протестного потенциала общества, от которой немало зависит наша оценка собственной протестной активности, варьируется в широких пределах.
От мнения о тотальной готовности общества к протесту, сдерживаемого лишь недостатком вождей, позитивных примеров и индивидуальными страхами — до противоположного, которое под влиянием понятных эмоций зачастую артикулируется как генетическая предрасположенность народа к рабству и вызывает не менее понятные эмоции неприятия.
На самом деле я вижу здесь не разные взгляды на одну и ту же реальность общества, а разную оценку элементов этой реальности, сделанную из позиций вненаходимости и включенности в локальность «русского мира». Позиция включенности, воспринимающая «русский мир» как реальный мир, как весь мир, относит саму Россию и отношение к ней как к фундаментальной данности. И не оценивает ее как фактор влияния на оценку протестного потенциала. В позиции вненаходимости отношение к России становится доминирующим фактором, и именно учет этого фактора как влияющего превращает оценку протестного потенциала из тотально возможного в тотально невозможный.
Проще говоря, в общении с самыми разными людьми, более чем далекими от позитивной оценки власти, отчетливо проступает различие их отношения к государственному бандитизму, имеющему внутренний и внешний статус. Отношение к подброшенным наркотикам при расследовании внутренней коррупции строго негативно. Здесь власть — это «они», и они охренели. При реакции на схваченных за руку отравителей за рубежом «они» резко меняются на «мы». И даже если само отравление не оценивается как справедливое возмездие предателям, его разоблачение все равно вызывает не дистанцирование от власти, а солидаризацию с ней. «Нас поймали», «мы накосячили». Маркировка действий от имени России, легитимизирует практически любое преступление, которое во внутреннем пространстве почти никем не считается приемлемым. И поскольку интуитивно всем понятно, что жизнеспособность России как единого и отдельного от общества субъекта, однозначно связана со скрепами авторитаризма, именно такое отношение к России становится непреодолимым барьером для массового протеста. Скажу более.
Не рискну фантазировать, насколько текущее положение дел есть результат стечения обстоятельств или продуманной политики – но активный протест играет важную роль в поддержании тонуса патриотизма. Не дает забыть об угрозах для России как самостоятельного субъекта и допустить отношение к власти исключительно на основании оценок ее внутренней, обращенной к практической жизни населения, политики. То есть, если с точки зрения протеста он актуализирует негативное отношение к власти, как к вороватому и бездарному управляющему, то в глазах самого массового населения он в первую очередь напоминает о том, что под угрозой находится МЫ, и усиливает не настроения протеста, а, напротив, его неприятие.
Другая иллюзия — это бесконечно воспроизводимая идея, что единственными движущими мотивами творцов «русского мира» является стремление к деньгам и власти, а вся идейная оболочка есть лишь манипулятивное средство их достижения. Не буду погружаться в сложные рассуждения о психологической невозможности такого казуса. Попробую оставаться на поверхности. Эта идея многофункциональна. Во-первых, она служит формой профанации и уничижения противника. То есть играет роль карикатур Кукыниксов и фельетонов Аверченко. Помогает преодолеть страх смехом. Во-вторых, помогает преодолеть интуитивно распознаваемую, но непонятную трудность борьбы с идейностью «русского мира». Тот факт, что мы психологически осознаем, что нельзя придумать микроскоп только для колки орехов, религию только для оболванивания масс и прийти к власти только из стремления к деньгам, – делает такую мыслимую конструкцию власти исходно неустойчивой, своего рода аномалией, обреченной на саморазрушение под грузом собственной аномальности. И, конечно, в той растерянности от непонимания происходящего, в каковой мы пребываем, это хороший способ вернуть душевное равновесие. Что-то типа бутылки водки, выпитой перед первым полетом на самолете. От реальных опасностей не спасает, но помогает справиться с приступами медвежьей болезни. Но с точки зрения задачи повлиять на объективную реальность такое представление никуда не ведет. Идейность «русского мира» — это реальная и системообразующая сила, полностью определяющая саму возможность существования и устойчивости текущей системы власти. Да, со всей ее коррупцией, глупостью, бездарностью, подлостью и т.д.
Наконец мы подошли к третьему шагу, или искомому ответу на вопрос «что делать». Поскольку я об этом уже много раз писал, это во-первых, а во-вторых, — полагая, что такие ответы не могут быть результатом индивидуального творчества, в этот раз буду краток. Лучше всего было бы вообще ничего не говорить, потому что это заканчивается одним и тем же: «Картинки и таблицы пропускаю. А в пролетарскую суть вникаю». Сам выход из логики «прыгать» в позицию вненаходимости опускается как «умничанье», а приближенные к практике подходы рассматриваются с привычной позиции. Как новый рецепт борща. Конечно, они остаются непонятными. И слава богу, что так. Черт знает куда можно дойти, если начать в предлагаемой логике, привычно «прыгать».
Но в самом общем виде все же скажу.
Действия, способные вести к выходу из сложившейся ситуации, — это действия, не вступающие в диалог с властью через направленное оппонирование ее собственным действиям, а формирование и презентация политической повестки, альтернативной текущей идеологии. Повестки, апеллирующей к существующей реальности сознания современного человека, но оставшейся за бортом культурной локализации «русского мира». Повестки, предлагающей альтернативные формы реализации тех интенций сознания, нереализованность которых в социальной реальности сделала их опорой традиционалистской идеологии.
В общем, на мой взгляд, нельзя эффективно бороться ПРОТИВ, не презентуя никакого ЗА: востребованного теми, кого мы хотели бы привлечь на свою сторону.
«Кто виноват» и#nbsp;«Что делать»
«Кто виноват»? и «Что делать?» — два коренных вопроса, поставленных классиками нашей литературы, стали ключевыми для личной, и общественной жизни нашего времени, и для меня, как представителя практической психологии и просто человека думающего.Подход «кто виноват» подразумевает: если совершено действие неправильное или принёсшее ущерб кому-то, следует найти того, кто в этом виноват, и наказать его. Подход «что делать» основывается на том, что неважно, кто виноват, важно — что сейчас с этим делать.
«Кто виноват» занимается прошлым, «что делать» — будущим. Первый вопрос часто сопровождается другими вопросами, начинающихся с «почему?». Второй — начинающимися с «зачем?».
Первый подход популярен. Легко воспроизводим. Понятен. И кажется очень человеческим. «Справедливость должна восторжествовать!» «Чтобы неповадно было ни ему, ни другим». «Отвечай за то, что сделал».
Но в чём его неэффективность? Если я совершил какое-то ошибочное действие, и испытываю по этому поводу чувство вины, или меня в этом могут обвинить и наказать, но я стараюсь избежать этого переживания, обвинения и наказания. Я отрицаю то, что сделал. Или доказываю его правильность. Или переношу вину на другого или обстоятельства, по сути обвиняя в этом их. Я вступаю в борьбу с обвинителями реальными или мнимыми. Обвинения друг друга идут по нарастающей. И уже нет ни времени, ни сил заниматься исправлением ошибки. Более того, если я начну исправлять ошибку, станет ясно, кто виноват, и я буду наказан.
Подход «что делать», игнорирующий выяснение «кто виноват», кажется несправедливым, прагматичным, беспринципным. «И что же, им это так с рук спустить?», «Он что, так за это и не ответит?», «Где же справедливость?»
С другой стороны, именно он и может расчистить то, что накапливается в результате совершаемых ошибок и следующих за ними выяснений отношений. При этом подходе любое «неправильное» действие воспринимается только как «ошибка», не более. Любой действующий человек совершает ошибки, так как часто не знает или ошибочно предполагает, что за этим последует. Таким образом, наши ошибки — это способ поиска, иногда болезненный для нас и окружающих, наиболее точных или адекватных решений. Если мы будем стыдится своих ошибок, испытывать чувство вины или бояться наказаний за них, то или прекращаем совершать действия (порой необходимые), или делать то, что описано в подходе «кто виноват».
Возможно ли совмещение двух подходов? Обычно, получается плохо. Так как они, по сути, противоположны и основываются на очень разных по направленности чувствах. Первый — на возмущении и стыде, гневе и страхе, обиде и вине. Второй — на любопытстве и интересе, уважении и азарте (переработанной злости). Конечно, можно требовать «найти виновных», чтобы «они больше так не делали». Но чаще такой поиск порождается чувством мести, и мы не чувствуем той грани, когда наказание уже перестаёт играть полезную роль, а наносит более вред, отвлекая от поиска иных — совместных решений выхода из подобной ситуации.
Предполагаю, что написанное мною, вызовет согласие у многих… Пока это не коснётся нас лично.
Подход «кто виноват» привычнее и легче воспроизводим как в личной жизни, так и в общественной. А подход «что делать» требует контроля над своими чувствами, усилий по перестройке готовых реакций, умение смотреть в «что дальше» и, часто, мыслить «не как все». При этом существует риск быть обвинёнными в «аморальности» или «бесчеловечности» сторонниками первого подхода, что далеко не всем хочется.
Приведу пример из области личной жизни.
В семье. Мужчина и женщина когда-то поженились, не сильно разобравшись друг в друге. Притом, возможно, им казалось, что тогда они друг другу подходили. Притягательная внешность, романтика, хороший секс, яркие чувства — кто на это не поведётся? Через время они стали понимать, что совершили ошибку. Стали искать причины в партнёре. «Почему он такой?», «Как я могла это не заметить?», «Раньше она была другой!»… Начинаются взаимные претензии и упрёки, переходящие в подлавливании друг друга на ошибках («что ты сделала!»), стыдных поступках («ты с кем был?») и навешивании друг на друга чувства вины. Возможно, совершена ещё одна ошибка — родили совместного ребёнка — и теперь ситуация кажется совсем безвыходной. Фраза «Что делать!» звучит риторически. Никто не ставит реально этот вопрос друг перед другом, продолжается поиск виновных во взаимных претензиях, мучениях и выяснениях отношений: «Ну, почему ты такой?» или «Ну, почему это со мной?».
В этом примере у каждого свои варианты «что делать». Порой непростые. Но ничего реально не изменится, пока обе стороны (или хотя бы одна), измученные своими ошибками, не плюнут на свою «правоту» и «справедливость», и не начнут вместе (или хотя бы поодиночке) из этого выкарабкиваться, как ящерица, оставляя хвост, чтобы жить дальше. Решения ищутся и находятся, когда мы с вами освобождаясь от рудиментарного чувства «вины» и связанного с ними подхода, начинаем без претензий задавать вопросы «что делать» и своими действиями, чаще совместными, искать на них ответы.
При всё моём уважении к обоим классикам, подход Чернышевского мне ближе подхода Герцена, и позиция «человека ошибающегося, исправляющего и делающего» кажется полезнее позиции «человека ошибающегося, но защищающегося, нападающего и мучающегося».
«КТО ВИНОВАТ?» И «ЧТО ДЕЛАТЬ?»:
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДТЕКСТ РУССКИХ ВОПРОСОВ
Существуют две знаменитые русские формулы – «Кто виноват?» и «Что делать?». Они стали крылатыми словами русской литературы, русского сознания вообще. Считается, что эти формулы указывают на морализм русского сознания, озабоченность его нравственными проблемами («практический разум», по Канту) и в то же время относят к вопросам социального порядка. Повышенный морализм русского сознания сказывался в этой сверхличной его обращенности, в озабоченности общими судьбами, прежде всего судьбой народа. В связи с этим говорят о нравственном социализме, о моральном обосновании социалистической идеологии в России. Это относится исключительно к «русскому», то есть народническому, или крестьянскому, или – уже в марксистских терминах – утопическому социализму, искавшему и находившему моральное обоснование в так называемой субъективной социологии (Михайловский).
Вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?» прежде всего предельно конкретны: это названия двух русских романов, написанных соответственно Герценом и Чернышевским. Если мы вернемся от общих соображений о судьбах русского социализма к этим романам и их авторам, то нам, как мне кажется, удастся углубить представление о самом этом социализме – обнаружить очень интересные психологические его корни.
И прежде всего необходимо подчеркнуть, что оба романа, несмотря на разность их заглавий, – об одном, у них тождественная тема. Хотя Герцен пишет о «лишнем человеке» из дворян, а Чернышевский – о «новых людях», социально-культурные различия персонажей несущественны перед фактом их кардинального психологического сходства. А еще лучше и точнее сказать, таким психологическим сходством обладают их авторы. Естественно, сходство обнаруживается скорее на существенной глубине, а не на случайной биографической поверхности. Эта глубина – «бессознательная», то есть детерминированная сексуально: Герцен и Чернышевский оба принадлежат к существенно сходному типу сексуальной ориентации.
Предположение о «содомии» Чернышевского высказывал уже Розанов. В случае Герцена можно, пожалуй, говорить о достаточно высокой вероятности бисексуальной практики. Единая тема романов «Кто виноват?» и «Что делать?» – любовь втроем; но это не заурядный «любовный треугольник», а психологически двусмысленный сюжет, обозначаемый в психоанализе термином «мотив Кандавла». Кардинальное отличие «мотива Кандавла» от всех прочих форм mйnage а troi – не соперничество мужчин из-за женщины, а скорее бессознательное желание ее поделить, тем самым символически соединившись при ее посредстве.
Здесь мне хочется коснуться книги Ирины Паперно «Чернышевский и век реализма: исследование по семиотике поведения». И. Паперно собрала богатый материал, подтверждающий как раз ту точку зрения, которую я только что высказал. Но ее работа написана в иной методологии, автор прошел мимо психоаналитических аспектов темы. В книге И. Паперно «комплексы» Чернышевского, уже послужившие однажды темой для насмешливого описания в романе Набокова «Дар», взяты не в психологическом, а в социологическом ключе. В Чернышевском она увидела разночинца, не умеющего танцевать и бойко изъясняться по-французски, а потому несчастного в любви. Отсюда очень уж бросающиеся в глаза натяжки в описании и объяснении того самого «мотива Кандавла», который столь явственен у Чернышевского и который сама же И. Паперно так подробно описала под наименованием «посредничества в любви» или «эмоциональной медиации». Согласно автору исследования, этот комплекс нашел у Чернышевского мировоззренческую сублимацию в его проекте социалистического общества. Это очень тонкое наблюдение и очень перспективная мысль, но дело как раз в том, что социалистический комплекс Чернышевского – не столько сублимация, сколько символическая репрезентация все той же индивидуально-психологической темы. В его случае сам социализм демонстрирует свои сексуальные корни, сильнее – предстает как сексуальная проблема.
Даю основной тезис И. Паперно в прямой цитации:
То, что казалось формой адюльтера, было для Чернышевского основой эмоциональной и социальной гармонии и равновесия. Равновесие достигалось через принцип медиации, посредничества. Постоянное применение этого принципа уничтожает все индивидуальные конфронтации и личные напряжения, примиряет все оппозиции в отношениях людей и элиминирует все репрессии. Ключ к блаженству лежит в присутствии третьего лица между любыми двумя лицами – тройственная структура как основа всякого союза… Чернышевский хотел, чтобы это соглашение служило прототипом нового общественного согласия – гармоничного рая на земле, основанного на принципе коллективизма во всех сферах человеческой жизни, и частной и общественной, как они представлены в картине коммунистического общества в Четвертом сне Веры Павловны. Критики Чернышевского (в том числе Достоевский) были не правы, утверждая, что как семейные проекты, так и социальная утопия, предложенные Чернышевским, полностью игнорируют человеческие эмоции. Наоборот, социальный принцип коллективизма обладал у Чернышевского твердым психологическим основанием: общественная гармония виделась как расширение семейной, а последняя сама была результатом практического осуществления веры в то, что любовь – опосредованное чувство, медиативная эмоция – по природе своей коллективна
Этим фундируется главный вывод автора: Чернышевский – «творческая личность, сумевшая трансформировать личный опыт в общезначимый культурный образец».[5]
Чтобы опровергнуть этот тезис, достаточно привести всего лишь одну цитату из «Что делать?». Нижеследующие рассуждения Лопухова выражают, несомненно, опыт автора романа в его краткой и малоудачной гетеросексуальной практике:
Я очень сильно люблю ее и буду ломать себя, чтобы лучше приспособиться к ней; это будет доставлять мне удовольствие, но все-таки моя жизнь будет стеснена. Так представлялось мне, когда я успокоился от первого впечатления. И я увидел, что не обманывался. Она дала мне испытать это, когда хотела, чтобы я постарался сохранить ее любовь. Месяц угождения этому желанию был самым тяжелым месяцем моей жизни. Тут не было никакого страдания, это выражение нисколько не шло бы к делу, было бы тут нелепо; со стороны положительных ощущений я не испытывал ничего, кроме радости, угождая ей; но мне было скучно. Вот тайна того, что ее попытка удержаться в любви ко мне осталась неудачна. Я скучал, угождая ей».
Вряд ли такой опыт можно назвать обладающим общекультурной значимостью: это сугубо интимный опыт общения с женщиной человека, к женщинам склонности не питающего. Отсюда то, что И. Паперно называет поиском медиатора, а мы, вслед за Фрейдом, «мотивом Кандавла», – способность или даже необходимость эмоционального влечения к женщине только под условием ее связи с другим мужчиной. Таков в жизни Чернышевского эпизод с супругами Лободовскими, а в романе «Что делать?» основная линия Вера Павловна – Лопухов – Кирсанов. Интересно, что Лопухов делает попытку превратить фиктивный брак с Верой Павловной в подлинный, когда на сцене появляется Кирсанов. «Медиатор» здесь – не Кирсанов, а Вера Павловна: типичная для «мотива Кандавла» ситуация.
В этом сюжете нет никакой социальной специфики. Нельзя сводить его к проблемам разночинства хотя бы потому, что точно такая же тема имела место в романе «Кто виноват?» (Бельтов – Люба – Круциферский) и в жизни аристократа и богача Герцена. Можно вспомнить и последующие сходные ситуации: например, кружок Мережковских и разрабатывавшаяся там метафизика социальности: «тайна трех» – прямой аналог отмеченной И. Паперно у Чернышевского тройственной структуры любого социального союза (между прочим, пьеса Зинаиды Гиппиус «Зеленое кольцо» – в сущности, парафраз «Что делать?»). Сама исследовательница проводит соответствующие параллели к «Что делать?», вспоминая, конечно же, и Герцена. Но как раз такое обилие житейских и литературных параллелей указывает на сверхсоциальный характер сюжета, выводит его за рамки разночинских проблем.
Нельзя, однако, сказать, что тем самым снимается вопрос о социализме как идеологии, выводящей за пределы индивидуального опыта. Тема Чернышевского—Герцена если и внесоциальна, то в определенном смысле сверхлична. Или скажем так: в социализме значим не столько определенный социальный, сколько определенный психологический тип.
Герцен был человеком, едва ли не во всем противоположным Чернышевскому, и прежде всего, в отличие от Чернышевского, высокоталантливым, умственно, художественно и человечески одаренным. Тем не менее у них была одинаковая идеология – народнический социализм. Думая о Герцене, хочется задать сакраментальный вопрос: какого черта понесло его на эту галеру? Всё дело в психологии, точнее и конкретнее – в отношении к женщинам.
Первоначальная социалистическая интуиция у Герцена фиксируется именно таким образом. К социализму, в его сенсимонистском варианте, Герцена привлекла постановка вопроса о женщине. Вспоминая годы своего социалистического обращения, он писал в «Былом и думах»:
Сенсимонизм лег в основу наших убеждений и неизменно остался в существенном. С одной стороны, освобождение женщины, призвание ее на общий труд, отдание ее судеб в ее руки, союз с нею как с равным.
С другой – оправдание, искупление плоти… человек достигал созвучного единства, догадывался, что он существо целое, а не составлен, как маятник, из двух разных металлов, удерживающих друг друга, что враг, спаянный с ним, исчез![6]
Как видим, здесь ни слова не говорится об отмене частной собственности и обобществлении средств производства. Проблема социализма у Герцена – сексуальная. Он видит социализм как путь достижения идеала – восстановления некоей чаемой целостности человека. Это идеал андрогина, платонический миф. Не забудем, что Платон был автором первой коммунистической утопии. Вспомним также, какова была брачная политика платоновского Государства: полная элиминация любых лично окрашенных сексуальных отношений, коллективная сопринадлежность обоих полов друг другу: супружеские пары заранее подбирались философами-правителями, это была имитация индивидуального выбора. У Платона «мотив Кандавла» возводился в максимальную степень, приобретал значение всеобщего принципа: кроме «посредничества» и «медиации», ничего другого в отношении полов здесь не было.
Герцен писал своей будущей жене:
Любовь есть единственный возможный путь к восстановлению человека… два человека, потерянные друг в друге, любовью составляют ангела, т. е. выражают во всей чистоте первого человека, возвращаются к тому единству, которое уничтожает борение. Двойство – всегда борение. Бог – един».[7]
Было бы нелепостью понимать эти слова как выраженное стремление молодого мужчины к соединению с женщиной, понимать любовь, о которой здесь говорится, в смысле брачного, вообще гетеросексуального союза: такой любви и такому союзу никто не мешал – ни в случае Герцена, ни в истории человечества вообще это не было проблемой. Проблема тут у Герцена другая – единство мужского и женского в индивидуальном «я», то есть андрогинность, а сказать проще и ближе к делу – бисексуальность.
В случае Герцена есть серьезные основания говорить о бисексуальности. Современный читатель «Былого и дум» не может не видеть в сюжете «кружения сердца», в семейной драме Герцена того конфликта, который лег в основу романа «Кто виноват?». Мужчины делят женщину – Герцен делит Натали с Георгом Гервегом. Конфликтом и драмой это стало потому, что конфликт не осознавался; точнее: стороны, даже зная (или догадываясь) о своих гомосексуальных влечениях, не решались таковые социально реализовать. Вообще Герцену с трудом давалось это знание о себе: история с Гервегом тяжело его травмировала. При этом жену Огарева он присвоил без особенных колебаний – потому что в «этом случае наличествовал четкий гетеросексуальный контекст, более приемлемый для сознания. И все-таки мы вправе сказать, что его интересовала не столько Н.А. Тучкова-Огарева, сколько ее муж. Читатели «Былого и дум» знают, что Герцен всю жизнь или ссорил приятелей с женами, или делил их с ними. Это было в его отношениях с Кетчером, с Энгельсоном, с тем же Огаревым; даже французская любовница Боткина вызывала его раздражение. Сейчас нельзя не видеть гомосексуальной окраски дружбы Герцена и Огарева. В одном месте Герцен очень интересно назвал пресловутую клятву на Воробьевых горах «обручением».
Похоже, что для Огарева это «обручение» значило куда больше, чем для его друга. Есть все основания думать, что Огареву вообще остались чужды гетеросексуальные влечения. Поразительный, но в сущности вполне понятный факт: в двух браках у него не было детей, но как только его жены уходили от него, они сразу же беременели; так было и с первой женой – М.Л. Рославлевой, и со второй – Н.А. Тучковой. Здесь хочется привести интереснейший документ – запись Огаревым одного из его снов:
Я видел во сне девушку, которая мне сказала: «Вы знаете, что я уже не невинна, но умоляю вас – никому этого не сказывайте. Я еще могу выйти замуж, а мне теперь есть нечего; а если кто узнает, то не захочет на мне жениться». – «Поверьте, – я ей отвечал, – что никому не скажу. Я знаю слишком хорошо, что род людской еще не дорос до понятия, что дело не в том, что женщина невинна или уже родила несколько ребят, а дело в том, чтоб она умела принимать участие в общественном деле, в общественном труде, в умственном смысле; а там невинна она или уже родила раз или больше – это всё равно, было бы ей только свободно жить, как ей хочется». – Затем мы пожали друг другу руки и разошлись дружно.[8]
Истолковать это сновидение не представляет трудности: это как раз и есть воспоминание об огаревских женах-девушках, предъявлять к которым какие-либо нравственные претензии он не чувствует себя вправе. Но в этом контексте приобретают весьма неординарный смысл слова «общественное дело» и «общественный труд»: мы еще раз можем увидеть, что скрывалось за этими понятиями у адептов русского социализма.
Вообще круг Герцена можно назвать компанией очень продвинутых бисексуалов. Это относится и к женщинам: известна «страстная» привязанность друг к другу Натали Герцен и Натали Тучковой. Известно также, что Натали Герцен, предлагая мужу план совместной с Гервегом жизни, имела в виду даже не «тройственный», а «четверичный» союз: хотела приобщить к этому союзу жену Гервега Эмму. Соответствующие источники обильно цитирует И. Паперно, но, как обычно, не желает замечать их сексуального контекста и подтекста.
Зато мы теперь склонны видеть их в текстах, которые вряд ли вызывали особенный интерес у предшествующих исследователей. На соответствующие размышления наводит, например, следующее место, из «Литературных воспоминаний» П.В. Анненкова. Герцену и его жене, пишет Анненков,
страшно надоела дисциплина, которую ввел и неуклонно поддерживал тогдашний идеализм между друзьями. Наблюдение за собой, отметание в сторону как опасного элемента некоторых побуждений сердца и натуры, неустанное хождение по одному ритуалу долга, обязанностей, возвышенных мыслей, – всё это походило на строгий монашеский искус. Как всякий искус, он имел свою чарующую и обаятельную силу сначала, но становился нестерпимым при продолжительности. Любопытно, что первым, поднявшим знамя бунта против проповеди о нравственной выдержке и об ограничении свободы отдаваться личным физическим и чувственным поползновениям, был Огарев. Он и привил обоим своим друзьям, Герцену и его жене (особенно последней), воззрения на право каждого располагать собой, не придерживаясь никакого кодекса установленных правил, столь же условных и стеснительных в официальной морали, как и в приватной, какую заводят иногда дружеские кружки для своего обихода. Нет сомнения, что воззрение Огарева имело аристократическую подкладку, давая развитым людям с обеспеченным состоянием возможность спокойно пренебрегать теми нравственными стеснениями, которые проповедуются людьми, не знавшими отроду обаяния и наслаждений полной материальной и умственной независимости.[9]
Зная об Огареве то, о чем уже шла речь, трудно вообразить, во что еще, кроме гомосексуальной практики, мог совратить Герцена и его жену мизогин Огарев.
В социализме Герцен увидел идеологическую мотивировку и санкцию своих гомосексуальных влечений: в попытке учеников Сен-Симона осуществить, по крайней мере провозгласить, андрогинный идеал. Сенсимонизм пробудил интерес молодого Герцена процессом Анфантена – сенсимонистского «пророка», учившего, что идеальным, или, как он говорил, «социальным», человеком будет андрогин, муже-женщина. В качестве проективного примера Анфантен выдвинул идею о верховном жреце новой религии сенсимонизма как о паре – мужчине и женщине – и посвятил много времени поиску своего женского восполнения, совершив для этого даже путешествие в Египет (поразительная параллель с Владимиром Соловьевым, встретившим в египетской пустыне Вечную Женственность – Софию).
И здесь начинается едва ли не самая интересная, на взгляд автора предлагаемой концепции, тема – об истоках мифа о социализме как общности жен. Исток этот, исторически, – сен-симонистский. Исследователь (Д.Ф. Щеглов) пишет:
Сущность учения Анфантена о браке состояла в том, что постоянный брак может быть оставлен для людей постоянных по своей природе; а люди непостоянные могут ничем не стесняться, могут иметь жен или мужей, когда им угодно и сколько угодно.[10]
Тот же исследователь цитирует сенсимониста Базара:
Интимность между полами, которую в настоящее время считают законною, святою и возвышенною только в супружестве, не должна иметь характера исключительности между супругами; начальник, например (жрец или жрица), может и должен вызвать и установить эту интимность между самим собою и подчиненным, или для собственного удовлетворения, или для того, чтобы иметь более прямое или более живое влияние на подчиненных, на их мысли, действия и, следовательно, на их прогресс. Эта идея была изложена первоначально Анфантеном, следуя его собственным выражениям, как преобразование древнего сеньориального права.[11]
Конечно, древнее сеньориальное право – прежде всего сексуальная монополия, ни о каком «социализме» здесь речь идти не может. Это было у Анфантена лишь исторической реминисценцией, и вообще данное сравнение шло даже не от него, а от прокурора на процессе сенсимонистов, – Анфантен только старался придать архаическому институту новую, именно социалистическую, мотивировку. Не забудем к тому же, что взгляды Анфантена в цитированном отрывке могли быть подвергнуты некоторому смещению, если не искажению, соперником его Базаром. В психологии сенсимонистов, нашедшей родственный отклик у Герцена, социализм воспринимался как свободный половой союз, цементирующая основа социальности как таковой. Сексуальная монополия вождя, больше всего напоминающая архаическую практику отца первобытной орды, вряд ли была целью Анфантена, – слишком в нем чувствуется «байсек» со всеми его комплексами. Скорее всего отсюда, из наблюдений над сенсимонистами, а не от основательно забытого к тому времени платоновского сюжета пошел миф о социализме как общности жен. Психологически – этот миф можно понять как смутную, «бессознательную» догадку наблюдателей о гомосексуальной природе проповедников социализма. Люди прозревали у социалистов тот самый «мотив Кандавла». Даже соглашаясь с тем, что общность жен в программах социалистов – это клевета на них (и отвлекаясь от практики Анфантена), нельзя не вспомнить трактовку клеветы молодым Юнгом (в его работе «Очерк психологии сплетни») как бессознательной догадки о бессознательном оклеветываемого.
После всех этих анализов – к какому выводу можно прийти о сверхличной природе социалистического проекта? Почему вообще становится возможной социальная проекция, казалось бы, сугубо индивидуальных комплексов? Здесь следует говорить о компенсаторных механизмах. Социализм можно понять как мечту аутсайдера о восполнении в социальной общности. И кто будет отрицать, что гомосексуалисты в XIX веке были аутсайдерами? Социализм, «общественность» как таковая, сама форма социальности в этом контексте выступают метафорами недостающего контакта с людьми, компенсацией некоей тайной ущербности социалиста. И не только социалиста, конечно. Вспомним опять Мережковского и Гиппиус с их идеей «святой общественности»: «святость» здесь – повышенная оценка самой возможности выхода в мир из бессознательного подполья. Бердяев писал о них:
В соборном «мы» Мережковского нет человека… В нем есть страшная зыбкость новой, новейшей человеческой души, убегающей от своего декаданса, пытающейся укрыться в соборности от своего человеческого краха… Темная безблагодатность Мережковского и Гиппиус, несчастливых странников по пустыням небытия, говорит о страшной покинутости современной человеческой души. Но все-таки люди эти пытаются добыть огонь в ледяном холоде.[12]
И то же самое можно сказать о самом Бердяеве, пытавшемся укрыться в том же социализме, в политической левизне от собственного ледяного холода – от собственного гомоэротизма. Поразительно, что сходными словами Илья Эренбург описывает социалистические порывания Андре Жида: он хотел согреться у чужого огня.
Приведенные примеры – от Герцена до Андре Жида – относят к элите интеллектуально-культурного мира. Во всех этих случаях (за исключением все-таки Чернышевского) можно говорить о творческой сублимации как пути выхода из индивидуальных кризисов. Но бывают иные, и куда более громкие, способы преодоления субъективной неполноценности. Здесь первостепенно важно указание К.-Г. Юнга:
…часто случается, что в сущности личная и якобы субъективная проблема вдруг разрастается и становится всеобщим, захватывающим всё общество вопросом; случается это тогда, когда личная проблема сталкивается с внешними событиями, психология которых слагается из тех же элементов, как и личный конфликт. Это придает личному конфликту величие, которым он раньше не отличался… Человек стыдится выставлять личный конфликт перед широкой публикой – разве что в случае слишком смелой переоценки самого себя. Но в тот момент, когда ему удается отыскать и постигнуть связь между личной проблемой и великими историческими событиями своего времени, такая связь является спасением человека от одиночества чисто личных переживаний, и субъективная проблема разрастается до широкого общественного вопроса. Это немалое преимущество с точки зрения возможности решения проблемы. Ибо в то время как раньше личная проблема располагала лишь скудными энергиями сознательного интереса к собственной личности, теперь со всех сторон притекают коллективные двигательные силы и, соединяясь с интересами эго, создают новое положение, дающее новые возможности разрешения. И чего никогда не достигла бы личная сила воли или мужество единичного человека, то достигается силой коллективных влечений; эта коллективная сила поднимает человека и переносит его через препятствия, которых ему никогда бы не преодолеть одной только личной энергией.[13]
Трудно, да и невозможно отделаться от впечатления, что знаменитый психолог рассматривает указанную связь индивидуальной психологии с глубинами коллективного бессознательного как чрезвычайно ценную. Это вообще основная мысль Юнга – о необходимости в психологическом опыте расширять границы «эго» за счет архаических сверхличных психических энергий – достигать «самости» как синтеза сознания и бессознательного, индивидуального и коллективного. Но еще труднее не узнать в процессе, чисто теоретически описанном в цитированных словах Юнга, в высшей степени опасные и отталкивающие прецеденты. Первое, что приходит здесь на ум, – Гитлер. Примерно по этой схеме (но ссылаясь не на Юнга, а на Якоба Буркхардта) объяснял возвышение Гитлера Иоахим Фест:
Успехом своей агитации Гитлер только частично обязан ораторскому таланту. Куда важнейшими были его созвучность настроениям невротически взволнованных обывателей и понимание им того, чего они от него хотят. Он сам рассматривал эту способность как подлинный секрет всякого великого оратора: «Он всегда позволяет массе нести себя – так, чтобы слова, срывающиеся с его уст, инстинктивно совпадали с тем, что на сердце у аудитории».
То, что нация ныне переживала впервые – разочарование, упадок, деклассирование, поиск козлов отпущения, – Гитлер испытал много лет назад. С того самого времени, когда его не приняли в Академию художеств, познал он удары судьбы, противящейся исполнению его желаний и ожиданий. Теперь он мог перевести свои комплексы и разочарования в сверхличный план. Не будь этого совпадения индивидуальной и социальной патологии, Гитлер никогда не смог бы обрести этой гипнотической власти над своими согражданами. Но он давно уже усвоил все резоны, сформулировал все предлоги, давно уже обнаружил злодеев. Неудивительно, что слушатели загорались от его слов. То, что захватывало их, было не логикой его аргументов и не сутью его лозунгов и образов, но чувством общего опыта, общности страданий и надежд. Мелкий буржуа-неудачник, Адольф Гитлер был человеком той же судьбы. Их сплачивал совместный агрессивный настрой. Из этого общего опыта в громадной степени исходила его харизма – смесь одержимости, страстной банальности и вульгарности. Он доказывал правоту Якоба Буркхардта, сказавшего, что история иногда любит являться в облике одного-единственного человека, которому покоряется мир: время и человек объединяются в величественном и таинственном союзе.[14]
Русская параллель этой темы – сам социализм, иконами и героями которого оказались такие люди, как Чернышевский. Он победил в России как вариант массового движения, психология которого вскрыта в этапной книге Эрика Хоффера «Истинно верующий».
Основной тезис Хоффера: революции не производят люди голодные, их производят люди, так сказать, средней сытости, но психологически ущемленные: то, что он называет misfits, неудачники. В интересующем нас русском контексте – это и есть разночинцы. Важнейшими подстрекателями массовых движений становятся малоодаренные интеллектуалы – noncreative men of words. Это как раз тип Чернышевского. У Хоффера к этому типу отнесены Ленин, Муссолини, Гитлер. Трансформация индивидуальных комплексов этих людей в массовое движение описывается Хоффером как защитный механизм проекции:
У нас есть склонность проецировать вне нас силы, формирующие нашу жизнь… Понятно, что люди, испытывающие неудачи, виновными в этих неудачах считают не себя, а мир… Вера в правое дело в значительной степени служит заменой утраты веры в себя… Нет сомнения, что, обменивая жизнь, замкнутую на себе, на жизнь самоотверженную, мы в громадной степени повышаем самооценку… Вечные неудачники могут найти спасение только в полном уходе от самих себя; и обычно такие люди находят это спасение, теряя себя в компактной коллективности массовых движений… Откуда берутся фанатики? Большинство их рекрутируется из рядов людей, претендующих на творческую деятельность, но лишенных творческих способностей (noncreative men of words).[15]
Культурная значимость подобных трансформаций (индивидуального комплекса в массовое движение) в подавляющем большинстве случаев весьма невелика и даже является скорее отрицательной величиной. Массовость явления, его количественная характеристика, производимые им перемены не суть гарантия его ценности и благого характера этих перемен. Вот почему, возвращаясь к тезису И. Паперно о произведенном Чернышевским преобразовании личного опыта в общезначимый культурный образец и даже признавая фактическую верность этого утверждения, мы не можем согласиться с оценкой этого факта – у И. Паперно явно положительной. Культурная значимость индивидуального опыта порождается его, этого опыта, индивидуальной сублимацией в творческий продукт. У талантливых людей, например у Герцена, идеология не важна, гораздо важнее то, что они создали в своем собственном творчестве. Но результат русского социализма как массового движения не может быть признан позитивным достижением русской жизни и культуры. Психология русского социализма как антикультурного и антисоциального бунта была прямым порождением и следствием ущербной психологии породивших его неудачников. Ущербная психика может породить только ущербное общественное движение. И нельзя не видеть в складе этой психологии влияния непреодоленных сексуальных проблем, о которых у нас шла речь в связи с Чернышевским.
Стоит задаться вопросом: возможно ли вообще разрешение сексуальных проблем, по определению личных, персональных, интимных, на путях социальной реформы или даже революции? С первого взгляда это предположение кажется абсурдным, но в то же время несомненна связь между этими сугубо индивидуальными потребностями и нерешенными проблемами – и трансформацией их в своего рода идеологию, в данном случае – социализм, о чем и шла у нас речь. Существуют, однако, попытки впрямую, вне бессознательных символизации увязать эти различные измерения бытия и открыто, сознательно поставить проблему секса, или, скажем торжественнее, Эроса как проблему социальную. Я имею в виду, конечно же, знаменитую концепцию Герберта Маркузе, изложенную им в книге «Эрос и цивилизация». Как известно, Маркузе попытался, в отличие от классического психоанализа, не сексуальную символику усмотреть в сюжетах социальной жизни, а наоборот, разглядеть социальную наполненность сексуальных конфликтов. У него получилась сексуальная параллель к социально-экономическим схемам Маркса. В истории происходит экспроприация секса в пользу доминантных общественных групп, называемая Маркузе прибавочной репрессией (параллель прибавочной стоимости у Маркса). Задачей подлинной социальной революции поэтому должно явиться справедливое распределение Эроса, экспроприация Сексуальных экспроприаторов. Я не могу входить сейчас в подробности, но главная мысль, важнейшая установка Маркузе ясны уже из сказанного: сексуальное удовлетворение, эротическая полнота бытия – проблема не личного, а общественного значения. Так представлена у Маркузе бессознательная проблематика Чернышевского—Герцена и всех вообще хофферовских «мисфитов».
Против этого существует, кажется, только одно, но неоспоримое возражение: сексуальная удачливость – качество все-таки сугубо индивидуальное, вряд ли зависящее от социального положения сексуального субъекта. Более того, на общественных низах сексуальная жизнь сплошь и рядом встречает куда меньше репрессивных сдержек, чем на верхних ступенях общественной лестницы. Здесь достаточно вспомнить знаменитых Фрейдовых девочку из подвала и девочку из бельэтажа: обе они предавались в детстве т. н. «сексуальным исследованиям», но девочка из подвала успешно ассимилировала в «я» эти воспоминания нечистого детства, а девочка из бельэтажа болезненно зафиксировалась на них и обрекла себя на невроз. Далее Фрейд пишет:
Различия двух судеб, несмотря на одинаковые переживания, происходят от того, что Я одной девушки проделало развитие, не имевшее места у другой. Дочери дворника сексуальная деятельность казалась столь же естественной и не вызывающей сомнений, как в детстве. Дочь домовладельца испытала воздействие воспитания и приняла его требования. Ее Я из представленных ему побуждений создало себе идеалы женской чистоты и непорочности, с которыми несовместима сексуальная деятельность; ее интеллектуальное развитие снизило ее интерес к женской роли, предназначенной для нее. Благодаря этому более высокому моральному и интеллектуальному развитию своего Я она попала в конфликт с требованиями своей сексуальности.[16]
Маркузе и сам предлагает спуститься в этот подвал, апеллируя к сексуально раскрепощенным аутсайдерам и тем самым невольно признавая, что сексуальный избыток не есть продукт социальной эксплуатации и привилегия богачей. Но в мою задачу не входит критика концепций Маркузе. Моей задачей было дать частную, на русском примере, иллюстрацию той же самой проблемы – продемонстрировать скрытый смысл столь открыто задававшихся в России вопросов – кто виноват и что делать. Получается, что в разбиравшихся случаях не виноват никто и делать нечего.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.Читать книгу целиком
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
«Что делать?» и «кто виноват?»
- «Что делать?» и «кто виноват?»
- — традиционные черты восточнославянской ментальности. Если западноевропейцы думают, прежде чем приступить к очередному делу, то в Восточной Европе — наоборот. Здесь в начале «призрак коммунизма» или «оплоты демократии» разгуляются на просторах восточноевропейской равнины, а затем народ начинает думать, кто виноват. Часто крайними оказываются «лица не той национальности». После возможной социальной катастрофы в Восточной Европе возникнет проблема эмиграции криминально ориентированных «новых русских» или «элиты в законе», которые представляют угрозу для западной демократии. Поэтому Западная Европа и США примут в ограниченных количествах только евреев-олигархов, остальных будут ждать упрямые швейцарские судьи и комфортабельные американские тюрьмы. На Востоке «элита в законе» презираема из-за предательства по отношению к своему культурно-генетическому коду. «Элита в законе» может найти приют в центральноафриканских странах. Возможно братание с коррумпированной Нигерией, где местная элита живет в «фазендах», обнесенных колючей проволокой и стенами с пулеметными гнездами.
«Но оставим теперь в сторону, кто кого больше виноват. Дело в том, что пришло нам спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже, мимо законного управления, образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного». (Николай Гоголь).
Геоэкономический словарь-справочник. — Одесса: ИПРЭЭИ НАНУ. В. А. Дергачев. 2004.
- «Чрезмерное торжество демократии»
- «Экономического чуда» модели
Смотреть что такое ««Что делать?» и «кто виноват?»» в других словарях:
Кто виноват? (значения) — Кто виноват?: «Кто виноват?» роман Александра Герцена. «Кто виноват» фильм 1930 года. «Кто виноват» фильм спектакль 1962 года по роману Герцена. «Кто виноват» двойной магнитоальбом группы «Воскресенье» 1979 года (он же… … Википедия
Что делать? — «Что делать?» философский вопрос различных мыслителей, религиозных деятелей, пророков, а также литературные произведения с этим названием: «Что делать?» роман Николая Чернышевского, главное его произведение. «Что делать?» книга… … Википедия
Что делать? — Название знаменитого социально политического романа (1863) Николая Гавриловича Чернышевского (1828 1889). Основной вопрос, который в 60 70 е гг. XIX в. обсуждался в кружках молодежи, был, как пишет революционер П. Н. Ткачев, «вопрос о том, что… … Словарь крылатых слов и выражений
Кто виноват? — Название романа (1841 1845) Александра Ивановича Герцена (1812 1870). Роман «Кто виноват?» был впервые опубликован в журнале «Отечественные записки» 1845 1846 гг. Упоминается обычно как второй «извечный русский вопрос», после вопроса что делать?… … Словарь крылатых слов и выражений
Что делать? — крыл. сл. Один из двух вечных вопросов на Руси: «Кто виноват?» и «Что делать?» … Универсальный дополнительный практический толковый словарь И. Мостицкого
что — [шт ], чего, чему, чем, о чём, мест. 1. вопрос. и союзн. Указывает на предмет, явление, о к рых идёт речь. Ч. случилось? Скажи, ч. случилось. Ч. ни делай, на него не угодишь. Ч. вы говорите? (употр. также как выражение удивления по поводу чего н … Толковый словарь Ожегова
Я ВИНОВАТ (1993) — «Я ВИНОВАТ», Россия, ЦЫГАНСКИЙ ЦЕНТР «РОМАЛЭ», 1993, цв., 93 мин. Криминальная мелодрама. История цыганского барона наших дней, рассказанная в жанре увлекательной мелодрамы, основана на подлинных фактах. Здесь во благо семьи вершатся смертные… … Энциклопедия кино
Армянофобия — Часть серии статей о дискриминации Основные формы Расизм · Сексизм … Википедия
Взрывы жилых домов в России (1999) — Взрывы жилых домов Последствия теракта утром 9 сентября 1999 года по улице Гурьянова, дом 19, Москва. Кадр НТВ. Место атаки … Википедия
Взрывы жилых домов в России — Взрывы жилых домов Последствия теракта утром 9 сентября 1999 года по улице Гурьянова, дом 19, Москва. Кадр НТВ … Википедия
90000 The Covid SECOND WAVE is coming. I can not wait for governments to BLAME it all on you, me and the rest of the p * ssed-off public — RT Op-ed 90001 90002 Amid clear signs of a resurgence in Covid-19, governments are easing lockdown restrictions. But do not you worry — they’ve found a way to make sure they can point the finger of blame at the public. 90003 90002 Good news, everyone! Covid-19 is over! It’s gone, buggered off back to its lab or bat cave or wherever, defeated by a mighty, amicable and cohesive effort from governments across the globe.90003 90002 90007 That’s all I can infer from the way some governments are acting. Lockdowns are loosening faster than badly tied shoelaces. Here in the UK, our government is so confident that it has even stopped holding its daily press briefings. 90003 90002 90007 PM Boris Johnson has packed up his lectern, popped his cardboard slogan sign in the recycling and decided that all those stats on infections and deaths are pretty boring and … ooh, look, the pubs are opening! It’s your patriotic duty to drink in them! (Yes, he said that.) 90003 90002 90007 The man who asked the UK to summon the ‘Blitz spirit’ is now totally relaxed about something that has killed more British people than the Blitz. 90003 90002 Read more 90003 90017 90017 90002 90007 The problem is, it has not gone away.It’s still killing thousands of people a day. In fact, spikes are starting to crop up in locations that had managed to ‘flatten the curve’. Countries that had seemingly dodged a bullet are seeing infections rocket. Half the states in the US have seen increases in infections in the last two weeks, with Texas bouncing higher than a rodeo cowboy. Texas, whose governor Greg Abbott allowed his ‘stay home’ order to expire on 30 April, and whose bars and restaurants are now at least 50 percent full. 90003 90002 90007 In short, the bogeyman of epidemiologists ‘nightmares, the Second Wave, is almost certainly coming — or at least the first wave is swelling again.And when it does, do not expect mea culpa from governments. They’re preparing to wash their hands of the consequences (for 20 seconds, of course) and point a nice clean finger of blame in the direction of you, me and the rest of the public who have borne the brunt of this really bloody annoying pandemic. 90003 90002 90007 And here’s how they’ll get away with it: because mugs like me buy into their game. 90003 90002 90007 They still have rules that we must obey in order to «do the right thing.»But they’re rules that are designed to fail by being deliberately vague and muddled. Pitch the rules of ‘Coronavirus: The Board Game’ to any manufacturer and you’ll be given a (tiny silver) boot out of the door. They’re a complex grid of households, hugging and mitigating measures less fathomable than the instructions you get with cheap Chinese goods from eBay, which have been so horribly mangled through Google Translate that reading them out loud six times will summon the Devil. 90003 90002 90007 So people either get confused by the rules or, quite understandably, make up their own rules — a bit like when you try to speed up Monopoly.I mean, even some of the people who wrote the main rules (coughCummingscough) have made up their own separate rules, so why should not we? I have. In fact, I now only know my own rules. 90003 Also on rt.com It’s official & a damning indictment, the Covid-19 lockdown has made the rich vastly richer and poor vastly poorer 90002 90007 They’ve also told us to use our ‘common sense «. Great. My sense is really common. I’ve not followed the rules exactly but, you know, it’s common sense, is not it? Unfortunately, no it’s not.Common sense just is not common. It’s more subjective than taste in wallpaper. Which means while some people think body-swerving strangers and holding their breath if a jogger passes them is sensible, others think licking the sweat off someone at an illegal rave or a quick game of Twister on a crowded beach is «probably fine.» 90003 90002 90007 See? They’re telling us to do stuff that will keep us safe. It’s not very specific stuff (or it’s too specific) but it does act as a disclaimer. This is the small print in your motor insurance that says it only covers you for accidents if they happen on the seventh Sunday of a leap year and involve freshwater fish.90003 90002 Read more 90003 90042 90042 90002 90007 It means that they can open up cinemas and pubs and do other things that I’m selfishly really happy about, but which will undoubtedly result in more infections as they create more opportunities for people to do what they want because, frankly, they do not know what else to do.And they can say it’s our fault because we did not follow their crap rules or use their definition of ‘common sense «. 90003 90002 90007 They’ve even had what I’ll call the BLM Bonus. «Look at those idiots protesting in the streets,» they’re already saying. «It’s their fault, too.» 90003 90002 90007 So why do this? Other than the obvious benefit of deflecting blame, it also means they get to reboot their failing economies- economies, we must not forget, that had all the robustness and strength of a rice paper shed before Covid-19 came along.So delicate and feeble and unadaptable were their economic ethoses, policies and structures that they could not handle being turned down to a medium heat for a few months. Which means they are desperate to start opening things up again. 90003 90002 90007 This, of course, feels great for anyone who’s going back to work or going back to the pub. But it’s also setting us up as fall guys when that second wave poop hits the fan and our leaders get to watch it slide off their Teflon onesies. 90003 90002 The statements, views and opinions expressed in this column are solely those of the author and do not necessarily represent those of RT.90003.90000 The Common Sense School: October 2015 90001 90002 Unit 92 — I E G — Relative clauses (2) — clauses with or without who / that / which 90003 90004 92.1 90002 1. The woman who lives next door is a doctor. (Who is necessary in this sentence) 90003 90002 2. Have you found the key (that) you lost. (That is not necessary in this sentence) 90003 90002 3. The people (who) we met at the party were very friendly. 90003 90002 4. The people who work in the office are very friendly.90003 90002 5. The people (who) I talked to were very friendly. 90003 90002 6. What have you done with the money (that) I gave you. 90003 90002 7. What happened to the money that was on the table? Did you take it? 90003 90002 8. It was an awful film. It was the worst film (that) I’ve ever seen. 90003 90002 9. It was an awful experience. It was the worst thing that has ever happened to me. 90003 90004 92.2 90002 1. Have you found the keys you lost? 90003 90002 2. I like the dress (which) Ann is wearing.90003 90002 3. The museum (which) we wanted to visit was shut when we got there. 90003 90002 4. What’s the name of the film (which) you’re going to see. 90003 90002 5. Some of the people (who) I invited to the party could not come. 90003 90002 6. Have you finished the work (that) you had to do. 90003 90002 7. The car (which) we hired broke down after a few miles. 90003 90002 8. We stayed at a hotel (which) Tom recommended to us. 90003 90004 92.3 90002 1. Are these the keys you were looking for? 90003 90002 2.Unfortunately we could not go to the wedding (which) we were invited to. 90003 90002 3. I enjoy my job. I like the people (who) I work with. 90003 90002 4. What’s the name of that hotel (which) you told me about. 90003 90002 5. The party (which) we went to was not very enjoyable. 90003 90002 6. I did not get the job (that) I applied for. 90003 90002 7. George is a good person to know. He’s somebody (who) you can rely on. 90003 90002 8. Who was that man (who) I saw you with. 90003 90004 92.4 90002 1. I gave her all the money (that) I had. 90003 90002 2. They give their children everything (that) they want. 90003 90002 3. Tell me what you want and I’ll try to get it for you. 90003 90002 4. Why do you blame me for everything that goes wrong. 90003 90002 5. I will not be able to do much but I’ll do the best (that) I can. 90003 90002 6. I can only lend you ten pounds. It’s all (that) I’ve got. 90003 90002 7. I do not agree with what you’ve just said. 90003 8. I do not trust him.I do not believe anything (that) he says. 90002 90004 90004 90004 90004 90004 90078 90002 Spoken English (Grammar) and Personality Development for students, professionals, institutions and corporate 90003 90002 Email: [email protected] 90003 90002 Phones: 77100 27 6 62/92232 03441 90003 90002 Twitter: bryan27662 90003 90002 + Brian 90003 90002 Founder and Chief English Educator — The Common Sense School 90003 90002 Trustee — Serenity Foundation 90003 90002 One Family — One Tree 90003 90002 Every peel of fruit and vegetable should be placed at the foot of a tree, you will save a lot of garbage and «feed the tree for free.»90003 90097 90003.90000 Italian lawmaker demands Bill Gates be investigated for ‘crimes against humanity’ … But WHY? — RT World News 90001 90002 An Italian lawmaker has managed to bring the conspiracy blame-game to an entirely new level, exercising her parliamentary privilege to blast Bill Gates as a «vaccine criminal» and globalist tool. 90003 90002 Bill Gates and his latest anti-coronavirus efforts have been at the center of the wildest theories that explore possible sinister motives behind the billionaire’s activities.In arguably the most high-profile outcry last week, an Italian MP for Rome Sara Cunial delivered a speech rarely (if ever at all) heard in any parliament. 90003 90002 In her passionate address, Cunial called upon fellow lawmakers to defy any plans for compulsory vaccination against Covid-19. Such endeavors are being pushed by the corrupt elites — the Deep State — she claimed, pointing the finger at Bill Gates as one of the main culprits behind the vaccination drive, if not the pandemic itself. 90003 90008 90002 90010 90011 For decades, Gates has been working on depopulation policy and dictatorial control plans on global politics, aiming to obtain the primacy on agriculture, technology and energy.90012 90013 90003 90015 Also on rt.com FDA orders Bill Gates-funded program to HALT at-home Covid-19 self-testing 90002 Being a well-known anti-vax activist, Cunial singled-out Gates as the villain primarily because of the vaccination campaigns that his foundation has been conducting for years in less-developed countries. But while boldly accusing the billionaire of sterilizing millions of women in Africa and paralyzing hundreds of thousands of children in India, she also added a good pinch of GMOs and 5G tech to the dense conspiracy mix of his ‘sins.’90003 90002 The Italian politician also harshly criticized the anti-coronavirus lockdown measures that her country was among the first to impose. According to Cunial, the isolation serves the globalist agenda too, while the Italians have been subjected to a 90011 «holy inquisition of false science.» 90012 90003 90002 90011 «It is our children who will lose more, who are ‘raped souls,'» 90012 Cunial said. 90011 «In this way, the right to school will be granted only with a bracelet to get them used to probation, to get them used to slavery and involuntary treatment.»90012 90003 90008 90002 90010 90011 The real goal of all of this is total control. Absolute domination of human beings, transformed into guinea pigs and slaves, violating sovereignty and free will. 90012 90013 90003 90015 90002 When hecklers attempted to interrupt her, the president of the chamber called to order — because in a 90011 «free parliament anyone has the right to express their opinion» 90012 — and scored a round of applause. 90003 Also on rt.com ‘Bill Gates seeks to microchip humanity!’ Russian Oscar-winning director pushes vaccine conspiracy … loosely-based on REAL patent 90002 Allowed to finish her speech, Cunial raised the stakes even further, pleading with the Italian PM to submit Gates to international justice — unless of course Giuseppe Conte is himself part of the global Deep State conspiracy.90003 90008 90002 90011 90010 Next time you receive a phone call from the philanthropist Bill Gates, forward it directly to the International Criminal Court for crimes against humanity. 90013 90012 90003 90015 90002 While Bill Gates has often been a target of assorted conspiracy theories in the past, the ongoing coronavirus pandemic has ramped up interest in his persona. His quest for a vaccine against the Covid-19, as well as a recent Microsoft patent vaguely describing a device that tracks ‘body activity,’ caused a lot of fuss.90003 90002 Despite the fact that Bill Gates has technically stepped down from Microsoft’s board and is no longer associated with the corporation, while the ‘sinister’ patent WO / 2020/060606 never mentioned any implants, some deduced the billionaire might be planning to sneakily microchip humanity under the guise of coronavirus vaccination … for reasons. 90003 90002 While Cunial’s tirade might sound unprecedented, it’s not particularly shocking coming from a fierce anti-vax activist who was expelled from the 5-Star Movement party last year over her dissenting views.90003 90002 She also would not be the first high-profile figure to scapegoat Gates. Russian Oscar-winning director Nikita Mikhalkov made headlines earlier this month after he, just like Cunial, sounded the alarm on national TV about an alleged plot to decimate and control the population of the planet. 90003 Also on rt.com Censors crack down on ‘Plandemic’ conspiracy documentary. What’s so dangerous about it? 90002 90010 90011 Think your friends would be interested? Share this story! 90012 90013 90003.