Психотерапия характера – . —
С.Джонсон Психотерапия характера
Психотерапия характера. Часть 1
Nov. 12th, 2013 at 12:13 AM
По многочисленным просьбам, но вообще то даже и без них — обзор «Психотерапии характера» Стивена М.Джонсона. Для любимой суперВЭ и не только.
Особые благодарности: Лемешевскому и Нике.
За кадром: терапевтические стратегии работы, т.е. самое интересное. Цель: заинтересовать, по возможности влюбить в книгу, потому как она того стоит.
То, что мы получили благодаря теориям развития – это расширенное описание человеческой природы: виды потребностей, удовлетворения которых человеческая природа, и состояние окружающей среды, необходимое для развития человеческого потенциала. Одновременно наблюдение за детьми подсказывает, что случится, если эти потребности будут подвергаться постоянной фрустрации. Теории подсказывают, на что обращать внимание, и определяют самые важные причинно следственные связи.
Решающим для приспособления каждой личности является взаимодействие. Это взаимодействие между индивидуумом, с его изменчивыми насущными потребностями, и изменяющейся способностью среды их удовлетворить. Именно это взаимодействие формирует личность и приводит к психопатологии. Т.е. понимание человеческой личности и личностной патологии, может быть развёрнуто как результат отношений. Эта мысль не нова и является основной для так называемой «британской школы теории объектных отношений», в которой подчёркивается роль отношений родитель-ребёнок. Джонсон предлагает интеграцию процессов развития, факторов, определяющих реакции и характерологические симптомы.
Сам подход это не психоаналитический подход, не теория объектных отношений, не психология эго или селф, но это и не другая характерологическая систематика. В сущности, в книге есть всё это, включая феноменологию.
ТЕОРИЯ ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
В теории характерологического развития каждая структура характера вырастает на базе одной из основных экзистенциальных проблем. Каждая из них имеет фундаментальное значение для человеческого опыта и требует постоянного разрешения на протяжении всей жизни. Существуют и предсказуемые периоды, в течение которых эти проблемы приобретают особое значение. Исключительно важным может быть первый опыт самостоятельного разрешения такого вопроса, особенно опыт травматический, поскольку такие первоначальные формы решений имеют тенденцию закрепляться. Конфронтация с фундаментальными человеческими проблемами появляется уже в начальный период жизни, а некоторые из попыток их разрешения базируются на ограниченных возможностях и недостаточном жизненном опыте. Эти ранние решения носят характер адаптации, с учётом ограничения окружения и индивидуальных возможностей, а их результатом нередко является бегство от травмирующих переживаний. Характер в значительной степени – это реакция личности на фрустрацию, вызванную средой. Конфликт носит интерпесональный характер, но основывается на том, что в человеке является врождённым.
Постепенно всё больше современных теоретиков склоняются к признанию существования у человека как врождённой потребности в отношениях, так и неотъемлемой потребности индивидуации.
Теоретики анализа характера линейно представили развитие характера в виде пяти этапов:
1. Самоутверждение – первоначальная экспрессия инстинктивных потребностей.
2. Негативный ответ среды – блокировка или фрустрация этих потребностей окружением.
3. Органическая реакция – естественный, идущий изнутри ответ на фрустрацию, вызванную окружением – обычно это переживание и выражение интенсивных негативных чувств, чаще всего злости, ужаса и сожаления об утрате.
Эти три первоначальных этапа, скорее продвигают развитие вперёд. Характер же формируется в последних фазах.
4. Четвёртый этап был назван «самоотрицанием». Это более изысканная форма обращения против себя, которая состоит в самостоятельной имитации социальной среды, блокирующей экспрессию естественных инстинктивных импульсов, а также в блокировке инстинктивных реакций на эту блокаду. Именно эта идентификация со средой обращает личность против неё самой, приводит к интернализации блокады экспрессии селф и создаёт психопатологию. Таков источник внутреннего конфликта, который может действовать в течение всей жизни: конфликта между непокорными инстинктивными потребностями и реакциями с одной стороны, и интернализованной блокадой этих потребностей и реакций – с другой.
Райх, Лоуэн и другие биоэнергетические терапевты подчёркивают факт, что блокировка самоэкспрессии имеет буквальное отражение в теле, проявляющееся хроническим мышечным напряжением. Настоящей целью такой блокады было предохранение от переживания боли и фрустрации, связанных с блокадой окружения.
Fairbiarnсчитает, что органическая самоэкспрессия направлена на поиск объекта, если объекты вызывали фрустрацию, то личность осуществляла их интернализацию, а затем неосознанно воспроизводила.Т.о. были созданы неосознанные и стойкие отношения с объектом, отвечающие за статический характер психопатологии и сопротивление личности новым отношениям, обучению и переменам. Изменение отвергается не только потому, что может вызвать воспроизведение «плохих объектов» и направленных против них подавленных импульсов, но также ввиду индивидуальной привязанности к этим объектам.
Процесс самоотрицания в каждом случае имеет своё более широкое отношение и оказывается неповторимымобразом персонифицирован. Большая часть гештальт- терапии основана на процессах, которые способствуют введению в сознание и актуализации этого расщепления в селф, а также воспроизведению внутренних отношений.
5. Пятый и последний этап был назван процессом адаптации. В сущности, он заключается в выявлении лучшего из предпринятых перед этим шагов. Он включает в себя много компромиссов, в которых делается попытка разрешить неразрешимый конфликт. У Винникота это называется «фальшивое Я». В этой концепции незрелый, например, нарциссический человек, не имея возможности получить соответствующее одобрение от своих опекунов с помощью своей естественной экспрессии, будет идентифицироваться стаким образомсебя самого, какой им будет нужен для их собственных целей, и сделает всё, что в его силах, чтобы жить соответственно этому образу.
Процесс самоотрицания определяет, от чего личность должна отречься, или что должна подавить. Процесс адаптации отвечает за то, что она должна преувеличить. То, какая часть настоящего селф личности подвергается подавлению, а какая преувеличению, точно определяет характер. Цель привычной адаптации в избегании боли в процессе контактов.
Психотерапия характера. Часть 2
Nov. 12th, 2013 at 12:14 AM
Я не хотела разделять, но жж не солидарен со мной…
ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ, СВЯЗАННЫЕ С ПРИВЯЗАННОСТЬЮ.
Проблемы, связанные с этим самым ранним этапом развития –периодом привязанности и связи с другими — это шизоидная и оральная.
Описание содержит иллюстрационные способы экспрессии, через невроз характера к стилю характера.
ШИЗОИДНАЯ ПРОБЛЕМА
Огромное количество проводимых в последнее время исследований развития указывает на то, что новорожденный человек уже приходит в мир уже подготовленным к социальному взаимодействию. Другие исследования показывают, что младенцы предпринимают действия, цель которых – установление контакта с другими людьми или возможность наблюдения за ними. Т.е. новорожденное человеческое существо имеет врождённый потенциал для непосредственного взаимодействия. Благодаря этому, на самом раннем этапе своей жизни младенец будет следить не только за тем, крепко ли его держат и подвергают ли болезненным процедурам, но будет также воспринимать эмоциональную окраску относящихся к нему действий, а также приспособление (или его отсутствие) к его потребностям, эмоциональным состояниям.
Шизоидный случай касается проблемы безопасности в социальном мире. Младенец может очень быстро сориентироваться, проявляют ли опекуны в контактах с ним холодность, безразличие, отсутствие сочувствия или даже скрытую враждебность. По сути шизоидная и оральная проблемы часто зарождаются и первоначально проявляются в рамках процессов развития, поскольку связаны с фрустрацией инстинктивных потребностей, которые присутствуют уже при рождении.
Очевидно, что адаптационные способности младенца сильно ограничены. Базовые аспекты его ограниченного репертуара поведения перед лицом неприятной стимуляции – это отдаление от её источников или «отключение». Если раннее детское окружение действительно было жестким и неприятным, личность будет склонна обобщать свой опыт и ожидать подобных переживаний в будущих социальных ситуациях. Теория предусматривает,что личности с шизоидной проблемой будут исключительно впечатлительны по отношению к жёсткому социальному окружению, особенно в таком виде, который будет напоминать им ранние формы, в которых были такого рода переживания, а также склонность к социальной изоляции, отчуждению и формам умственной миграции, которая сделает возможным для них избегание стресса, особенно социального характера.
Дополнительно клиницисты отмечают, что шизоидные личности: а) имеют тенденцию к неприязненной и жёсткой трактовке самих себя и б) часто выражают склонность к отношениям и обществам, которые сами по себе проявляют такие черты. Считается, что личность имитирует опекунов и окончательно осуществляет интернализацию их отношения к селф.
Психотерапия людей с шизоидной проблемой вращается вокруг как реальной, так и проецируемой жёсткости и неприязненности среды и также окрашенного предубеждения по отношению к собственному селф. С низким уровнем структурного развития обычно связана история какого-то серьёзного и сохраняющего длительное время травматического переживания. Личность проявляет крайнюю неспособность устанавливать связи с другим человеком, тогда как её подверженность раздвоению и отчуждению развита в высокой степени.
Многие шизоидные личности на всех уровнях структурного развития проявляют почти автоматическую склонность к раздвоению – чтобы не осознавать свои чувства, не иметь контакта с мыслями, даже с визуальными воспоминаниями, которые могли бы быть слишком тягостными. В значительной степени такие особы лишены контакта с самим собой и важнейшими аспектами собственного опыта. Такая тенденция к отделению от собственного опыта позволяет обезопасить себя от высокого уровня страха, который может проявиться в тот момент, когда стратегия «выключена». Когда что-то подобное случается, такого типа люди допускают порядочную дозу ярости. Типичное лечение шизоидной личности предполагает не только вскрытие и выражение этих сложных чувств, но также обучение лучшим способам контроля над ними, т.е. терапия фактически заключается в выработке более спокойного отношения к людям, к интимности, даже к осознанию зависимости от других. Также она подразумевает уменьшения влияния враждебной «выдуманной компании» или интернализованного сурового, мстительного селф.
ОРАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА
Распространённые в практике проблемы, касающиеся потребностей, зависимости и созависимости, послужили основой для выделения таких категорий, как «оральный характер» оно зависимое или созависимое расстройство личности. С самого начала очевидно, что новорожденный требует пищи почти сразу же после рождения, и что его отношение к «питанию» очень легко может стать примером для других отношений, удовлетворяющих потребности. В данном случае клиницисты выявляют у этих людей истории то ли депривации, то ли неспособности удовлетворить потребности ребёнка. «Оральный» человек производит впечатление человека, который никогда по-настоящему не удовлетворён заботой и эмоциональной поддержкой, которая необходима каждому. Отношения вращаются вокруг удовлетворения потребностей. Родители не смогли поддерживать с младенцем отношений даже в первые месяцы их жизни. Главные причины – алкоголизм, депрессия, или же крайне тяжёлые условия, которые делали родительскую заботу крайне тяжёлой задачей (одинокие родители, война, бедность).
У людей с самой высокой степенью зависимости можно отметить отсутствие внимания к собственным потребностям. У тех, кто вышел на более высокий уровень адаптации, обычно заметен комплекс самоотрицания. Их потребности вытеснены и/или выражаются в минимальной степени. В действительности они часто воспринимают свои потребности как чуждые или плохие, и требуется исключительная неудовлетворённость, прежде чем они начнут считать их правомочными. Процесс адаптации заключается в принятии на себя большого объёма ответственности за заботу о других, что наблюдается у взрослых детей алкоголиков. Принимая на себя больше, чем они реально в состоянии выполнить, они окончательно попадают в кризис, т.к. не дают той поддержки, которую обещали. В периоды отчаяния их потребности проявляются с такой интенсивностью, что требуют признания, и – по крайней мере, в некоторой степени – удовлетворения. Однако с таким трудом и так болезненно отвоёванные удовлетворение допущено (часто с чувством вины), человек быстро возвращается к стереотипу самоотрицания своих потребностей.
В этом процессе адаптации предпринимаются попытки: 1) поддержки контакта с окружением, которое принципиально не удовлетворяет потребностей; 2) переживание суррогатного удовлетворения своих потребностей; 3) «обслуживания других», чтобы хотя бы они могли удовлетворить своё селф.
Исследования развития подтверждают, что младенцы способны эмпатически реагировать на тревогу других людей, очень рано и быстро способны приспосабливаться к переживанию фрустраций, касающихся проблем питания. Stern приводит данные о том, что качество привязанности, которого мы достигаем на первом году жизни, является совершенным фактором, определяющим создаваемых другими способами отношений на последующие 5 лет.
Когда возникает блокировка «импульса» потребностей, то, как следствие появляются компромиссы и интернализация, такие решения будут жестоко закреплены и неподатливы изменениям вопреки переживаниям, которые и могли бы их изменить. В основе этого, наряду с другими факторами, лежит тот факт, что потребности личности в отношениях оказались неким образом удовлетворены в этих блокадах и приспособительных операциях, и эти действия были предприняты под давлением исключительно болезненной депривации. Являющиеся их фундаментом «патогенные убеждения» и «сценарные решения» обычно предусматривают убеждённость в том, что отключение блокады и допущение потребностей приведёт к повторению опыта болезненного разочарования и депривации. Часто сохраняется уверенность, пусть и неосознаваемая, что если не удовлетворять потребности других людей, можно оказаться брошенным (мне ничего не надо, я нашёл себя в самоотдаче и любви, всего я могу добиться сам, мои потребности слишком велики и могли бы притеснить других).
Результатом такой неестественной, неудовлетворенной, нечеловеческой жизни, которую невозможно вести вечно, бывает исключительная подверженность оральной личности состояниям серьёзного срыва. Часто это физическая болезнь или депрессия. Болезнь – это культурно санкционированный способ требовать заботы, как со стороны других людей, так и от собственногоселф. Депрессия может появляться по тем же причинам и поддерживаться ради тех же вторичных выгод. Конечно, депрессия используется также в качестве защитного подавления агрессии и враждебности, и значительно более интенсивного, но реального сожаления по поводу депривации и неизбежной утраты селф, которую ощущает оральная личность.
Типичный оральный характер возвеличивает себя, часто в косвенно выражаемой убежденности в своём всемогуществе, и в том, что может удовлетворить потребности других людей. Это возвеличивание выполняет защитные функции, однако в периоды компенсации человек забывает о себе, что делает неизбежным следующий срыв. Во всех структурах характера могут иметь место чередующиеся состояния, называемые симптоматическим (сломленным) селф и компенсаторным (фальшивым) селф. За ними, понятно, скрывается истинное селф, которое включает в себя архаические, настоящие и чувственные желания ребёнка. Такой паттерн чередующихся состояний наблюдается у многих оральных личностей, которые проявляют тенденцию к циклотимии.
Оральный характер принципиально лишён контакта со своей агрессией и враждебностью, т.к. не в состоянии так мобилизовать свою энергию, чтобы получить то, что желает. Страх служит не сигналом, мобилизующим агрессию, а носит характер травмы, ещё более увеличивающей пассивность. Агрессия и враждебность часто напоминают о себе в виде хронического раздражения. В этом раздражении и выражается злость по поводу постоянной неудовлетворённости и глубокая травма по причине быть самодостаточным и заботиться о других, не достигнув собственной зрелости. Т.е. есть 2 полюса: человек ощущает себя то целиком отдающим, чрезвычайно заботливым, и даже всемогущим, то недоразвитым, бессильным, повреждённым, истощённым. Так или иначе, люди, общаясь с оральной личностью чувствуют, что ей никогда и ничего не будет достаточно, что такой человек – как бездонный колодец. И действительно, потребности этого младенца уже никогда не будут удовлетворены. Что потеряно-то потеряно навсегда. Во время терапии происходит ослабление блокады и отказ от приспособительных механизмов вызывает также высвобождение естественных органических реакций на людей, т.к. человек, находящийся в тисках подавляющих потребностей и злости, может в значительной степени выводить из себя других и провоцировать отвержение и мстительные реакции. Успешно проведённая терапия орального характера поднимает все эти проблемы и восстанавливает контакт личности с собственными потребностями; утверждает право требовать; снижает чувствительность к страху разочарования, оставления и отвержения; подтверждает правомочность естественной злости, приучает чувствовать себя нормальным, нуждающимся человеческим существом.
РАЗВИТИЕ СЕЛФ И ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
Нарушения в этой сфере чрезвычайно разнообразны по своему выражению. Для развития истинного селф, необходимо окружение, которое поощряет к аутоэкспрессии в полном объёме, которое точно и эмпатически отражает экспрессию, и в случае необходимости способствует её оптимальной фрустрации. В этом разделе рассматривается как социальные неудачи происходят из нарушений в этих областях.
Симбиотическая, нарциссическая и мазохистская структуры характера, по сути, являются результатом личной истории, в которой ребёнка использовали для реализации планов, намерений, потребностей его опекунов. Вследствие этого возникает путаница в идентичности, главные черты которой, навязанные извне, воспринимаются сознательно, оставаясь нездоровыми, неестественными или неполными. Вместе с тем, естественные формы выражения селф, от которых личность отучивали, остаются недоразвитыми и разжигают внутренний конфликт. Травматическое сдерживание настоящей аутоэкспрессии вызывает блокировку развития, что в конечном итоге будет требовать распознавания и «дозревания».
СИМБИОТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Эта характерологическая проблема касается отделения от стереотипов интерперсональных отношений, окружающих человека с самых первых дней его жизни.
Приблизительно к концу первого года жизни ребёнок обучается стоять и ходить. Эта вторая способность даёт ему возможность инициировать процесс сепарации и вовлекаться вразличного рода автономную активность в степени, превышающей всё, что было до сих пор. Плюс развитие речи, происходящее в этот период, вводит очередную необыкновенную значимую индивидуальную функцию.
Малер определяет период между 10 и 15 мес жизни как фазу упражнения в процессе индивидуации и охарактеризовала её как время, когда ребёнок переживает роман с миром и своими появляющимися изменениями. В этот период ребёнок отдаляется от родителей на заметно большее расстояние, чем это было до сих пор, со значительно меньшей боязнью, оставаясь при этом относительно устойчивым к падениям и другим возможным фрустрациям. Этот период назван фазой упражнения. Особенно важен он в получении автономии, прежде всего с тем, что связано с принятием на себя автономного риска, инициативой, с самоопределением и самообъективностью в действии. Уже 12месячный ребёнок старается отыскать подаваемые родителями сигналы, чтобы понять, являются ли его попыткиисследования окружающей среды безопасными или нет. Ранние и критические события отбивают желание сепарации, инициативы и риска, когда родительские сигналы свидетельствуют об опасности. Так происходит, когда опекуны чувствуют угрозу от «упражнений» ребёнка в его автономных функциях и от его ранних ощущений собственного селф, или же когда детские движения активно наказываются, поскольку их воспринимают как «не приятные» или неудобные. «Новое сближение» с родителями начинается между 15 и 24 месяцами жизни.
Но возвращаясь к 12 месяцам, хочется подчеркнуть, что в этот момент усиливается способность на какое то время вырваться из симбиотической связи и быть самостоятельной личностью – ходящей, говорящей, осваивающей окружение и т.д. Если этот импульс окажется, заблокирован, то ребёнок выучит, что должен ограничивать себя в этих стремлениях и выработать компромиссное фальшивое селф, посредством которого он сможет поддерживать контакт с родителями по принципу затянувшейся зависимости, увязания. Это приводит к возникновению такого фальшивого селф, в котором – как при всех такого рода адаптациях – идентичность обнаруживается в контакте с другими, в противоположность ощущению своей идентичности, обретаемому благодаря упражнению автономных функций личности.
Процесс адаптации происходит через компромисс эго: я буду жить посредством других, поэтому характерное поведение – это зависимость, самообвинения, страх перед сепарацией.
К самым общеизвестным положениям, затрагиваемым в процессе терапии симбиотического характера, относится позволенное выражение естественной агрессии, что является центральным моментом в процессе сепарации, так же как и враждебности, питаемой по причине блокирования аутоэкспрессии во многих сферах. Наряду с этим терапия должна заниматься естественным страхом, появляющимся в тот момент, когда личность начинает отделяться от отношений и идентификаций, созданных по принципу слияния. Успех терапии симбиотического характера основывается на разрыве ограничивающих связей, делающих зависимой от других саму личность и её чувство идентичности. Настоящее селф должно проявлять себя и получать соответствующую поддержку, чтобы шёл процесс его построения.
НАРЦИССИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Нарциссизм – проблема, связанная с чувством собственной ценности. Теория характерологического развития гласит, что такого типа структура характера – подобно характеру симбиотическому – есть следствие несоответствующей фрустрации аутоэкспрессии. Однако здесь фрустрации несколько более сложны и разнообразны. Ведь не сам факт сепарации вызывает неадекватную негативную реакцию опекунов. Скорее многие формы детского самовыражения «слишком велики» для других людей либо «слишком малы» для них. Реконструкция нарциссического случая, часто приводит к выявлению факта, что такого человека в прошлом многократно унижали и «нарциссически травмировали» за его попытки амбициозной аутоэкспрессии. Либо его идеализировали родители и ждали, что он придаст им большую значимость, возбуждение и поощрение, чем это было для него возможно, либо случалось и то, и другое. Бывает также, что один из родителей идеализировал его, и вызванная им нарциссическая травма возникала по причине неспособности ребёнка жить в соответствии с этими завышенными ожиданиями. В то же время другой родитель мог чувствовать угрозу по причине реальной значимости ребёнка и исключительного сосредоточения на нём внимания своего партнёра. Будучи не в состоянии с этим справиться, он мог принижать и стыдить ребёнка, нарциссически травмируя его более непосредственно.
Все нарциссические личности живут под постоянным гнётом неразрешённого напряжения между самовозвеличением и ощущением собственной ничтожности. Настоящее выражение их реального величия и ограничений не признаётся и не вознаграждается надлежащим образом, и также не встречает оптимальной фрустрации. Она вызывает скорее разочарование, унижение или, в лучшем случае, игнорируется. Блокировка со стороны окружения дополнительно усиливается самой личностью, которая навязывает ограничения той части самого себя, которая не встретила подтверждения, а развивает ту, которая была оценена высоко. Этот процесс конструирует то, что Винникот определяет как «фальшивое селф», которое в нарциссическом случае гораздо более фальшиво и ненатурально чем при других структурах характера. Тем не менее, фальшивое селф представляет для человека единственный источник чувства собственного достоинства, и поэтому оно должно быть в полной безопасности.
Личность не верит в себя, поскольку её настоящее селф не было оценено, скорее было унижено, и с лёгкостью проецирует или распознаёт проявление неприязни в окружении – она исключительно чувствительна к самым лёгким сигналам неприятия и к малейшему поражению. Хорошо защищённая нарциссическая личность возвеличивает себя и восхищается сама собой, играет роль, чтобы получить необыкновенную похвалу, расталкивает других на лестнице, ведущей к раздутому, фальшивому селф и, кажется, верит в собственное величие.
Фрустрации, приносимые жизнью, вызывают совершенно противоположные переживания – собственного ничтожества, унижения и торможения всякой активности. Это вновь вызывает защиту преувеличенного фальшивого селф, которое, как правило, будет ещё более отчаянной и нереалистичной версией компенсации, существовавшей до появления угрозы.
Между теоретиками идут споры, в какой период жизни прорастают первые ростки этой проблемы. Но, в сущности, мы имеем дело скорее с процессом, чем с точкой, в которой наступает нарушение.
Лечение нарциссической личности основывается на выявлении и развитии истинного селф, при решении таких проблем, как травмы, заблокированное развитие, патогенные убеждения и вытесненные аспекты селф. Кохут делал большой акцент необходимости исключительной эмпатии в лечении таких людей. Это важно ещё и по причине исключительной чувствительности, скрываемой путём мобилизации фальшивогоселф. В определённом смысле, успех терапии нарциссической личности основан на признании здорового и естественного нарциссизма, который является врождённым правом каждого человеческого существа – на его тренировке, радости от него и на освобождении. Быть человеком – означает одновременно быть каким-то образом чувствительным, ограниченным, нуждающимся, зависимым, слабым и даже глупым. Мы все нуждаемся в принятии этой части человечности в нас и других. Там, где нормальный нарциссизм поддерживается, там также появляется направленное на селф постоянство объекта, в котором селф является любимым во всей своей красоте и во всей незначительности.
studfile.net
Психотерапия характера. Часть 2 — Психолог в жизни и на работе — LiveJournal
Я не хотела разделять, но жж не солидарен со мной…ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ, СВЯЗАННЫЕ С ПРИВЯЗАННОСТЬЮ.
Проблемы, связанные с этим самым ранним этапом развития –периодом привязанности и связи с другими — это шизоидная и оральная.
Описание содержит иллюстрационные способы экспрессии, через невроз характера к стилю характера.
ШИЗОИДНАЯ ПРОБЛЕМА
Огромное количество проводимых в последнее время исследований развития указывает на то, что новорожденный человек уже приходит в мир уже подготовленным к социальному взаимодействию. Другие исследования показывают, что младенцы предпринимают действия, цель которых – установление контакта с другими людьми или возможность наблюдения за ними. Т.е. новорожденное человеческое существо имеет врождённый потенциал для непосредственного взаимодействия. Благодаря этому, на самом раннем этапе своей жизни младенец будет следить не только за тем, крепко ли его держат и подвергают ли болезненным процедурам, но будет также воспринимать эмоциональную окраску относящихся к нему действий, а также приспособление (или его отсутствие) к его потребностям, эмоциональным состояниям.
Шизоидный случай касается проблемы безопасности в социальном мире. Младенец может очень быстро сориентироваться, проявляют ли опекуны в контактах с ним холодность, безразличие, отсутствие сочувствия или даже скрытую враждебность. По сути шизоидная и оральная проблемы часто зарождаются и первоначально проявляются в рамках процессов развития, поскольку связаны с фрустрацией инстинктивных потребностей, которые присутствуют уже при рождении.
Очевидно, что адаптационные способности младенца сильно ограничены. Базовые аспекты его ограниченного репертуара поведения перед лицом неприятной стимуляции – это отдаление от её источников или «отключение». Если раннее детское окружение действительно было жестким и неприятным, личность будет склонна обобщать свой опыт и ожидать подобных переживаний в будущих социальных ситуациях. Теория предусматривает,что личности с шизоидной проблемой будут исключительно впечатлительны по отношению к жёсткому социальному окружению, особенно в таком виде, который будет напоминать им ранние формы, в которых были такого рода переживания, а также склонность к социальной изоляции, отчуждению и формам умственной миграции, которая сделает возможным для них избегание стресса, особенно социального характера.
Дополнительно клиницисты отмечают, что шизоидные личности: а) имеют тенденцию к неприязненной и жёсткой трактовке самих себя и б) часто выражают склонность к отношениям и обществам, которые сами по себе проявляют такие черты. Считается, что личность имитирует опекунов и окончательно осуществляет интернализацию их отношения к селф.
Психотерапия людей с шизоидной проблемой вращается вокруг как реальной, так и проецируемой жёсткости и неприязненности среды и также окрашенного предубеждения по отношению к собственному селф. С низким уровнем структурного развития обычно связана история какого-то серьёзного и сохраняющего длительное время травматического переживания. Личность проявляет крайнюю неспособность устанавливать связи с другим человеком, тогда как её подверженность раздвоению и отчуждению развита в высокой степени.
Многие шизоидные личности на всех уровнях структурного развития проявляют почти автоматическую склонность к раздвоению – чтобы не осознавать свои чувства, не иметь контакта с мыслями, даже с визуальными воспоминаниями, которые могли бы быть слишком тягостными. В значительной степени такие особы лишены контакта с самим собой и важнейшими аспектами собственного опыта. Такая тенденция к отделению от собственного опыта позволяет обезопасить себя от высокого уровня страха, который может проявиться в тот момент, когда стратегия «выключена». Когда что-то подобное случается, такого типа люди допускают порядочную дозу ярости. Типичное лечение шизоидной личности предполагает не только вскрытие и выражение этих сложных чувств, но также обучение лучшим способам контроля над ними, т.е. терапия фактически заключается в выработке более спокойного отношения к людям, к интимности, даже к осознанию зависимости от других. Также она подразумевает уменьшения влияния враждебной «выдуманной компании» или интернализованного сурового, мстительного селф.
ОРАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА
Распространённые в практике проблемы, касающиеся потребностей, зависимости и созависимости, послужили основой для выделения таких категорий, как «оральный характер» оно зависимое или созависимое расстройство личности. С самого начала очевидно, что новорожденный требует пищи почти сразу же после рождения, и что его отношение к «питанию» очень легко может стать примером для других отношений, удовлетворяющих потребности. В данном случае клиницисты выявляют у этих людей истории то ли депривации, то ли неспособности удовлетворить потребности ребёнка. «Оральный» человек производит впечатление человека, который никогда по-настоящему не удовлетворён заботой и эмоциональной поддержкой, которая необходима каждому. Отношения вращаются вокруг удовлетворения потребностей. Родители не смогли поддерживать с младенцем отношений даже в первые месяцы их жизни. Главные причины – алкоголизм, депрессия, или же крайне тяжёлые условия, которые делали родительскую заботу крайне тяжёлой задачей (одинокие родители, война, бедность).
У людей с самой высокой степенью зависимости можно отметить отсутствие внимания к собственным потребностям. У тех, кто вышел на более высокий уровень адаптации, обычно заметен комплекс самоотрицания. Их потребности вытеснены и/или выражаются в минимальной степени. В действительности они часто воспринимают свои потребности как чуждые или плохие, и требуется исключительная неудовлетворённость, прежде чем они начнут считать их правомочными. Процесс адаптации заключается в принятии на себя большого объёма ответственности за заботу о других, что наблюдается у взрослых детей алкоголиков. Принимая на себя больше, чем они реально в состоянии выполнить, они окончательно попадают в кризис, т.к. не дают той поддержки, которую обещали. В периоды отчаяния их потребности проявляются с такой интенсивностью, что требуют признания, и – по крайней мере, в некоторой степени – удовлетворения. Однако с таким трудом и так болезненно отвоёванные удовлетворение допущено (часто с чувством вины), человек быстро возвращается к стереотипу самоотрицания своих потребностей.
В этом процессе адаптации предпринимаются попытки: 1) поддержки контакта с окружением, которое принципиально не удовлетворяет потребностей; 2) переживание суррогатного удовлетворения своих потребностей; 3) «обслуживания других», чтобы хотя бы они могли удовлетворить своё селф.
Исследования развития подтверждают, что младенцы способны эмпатически реагировать на тревогу других людей, очень рано и быстро способны приспосабливаться к переживанию фрустраций, касающихся проблем питания. Stern приводит данные о том, что качество привязанности, которого мы достигаем на первом году жизни, является совершенным фактором, определяющим создаваемых другими способами отношений на последующие 5 лет.
Когда возникает блокировка «импульса» потребностей, то, как следствие появляются компромиссы и интернализация, такие решения будут жестоко закреплены и неподатливы изменениям вопреки переживаниям, которые и могли бы их изменить. В основе этого, наряду с другими факторами, лежит тот факт, что потребности личности в отношениях оказались неким образом удовлетворены в этих блокадах и приспособительных операциях, и эти действия были предприняты под давлением исключительно болезненной депривации. Являющиеся их фундаментом «патогенные убеждения» и «сценарные решения» обычно предусматривают убеждённость в том, что отключение блокады и допущение потребностей приведёт к повторению опыта болезненного разочарования и депривации. Часто сохраняется уверенность, пусть и неосознаваемая, что если не удовлетворять потребности других людей, можно оказаться брошенным (мне ничего не надо, я нашёл себя в самоотдаче и любви, всего я могу добиться сам, мои потребности слишком велики и могли бы притеснить других).
Результатом такой неестественной, неудовлетворенной, нечеловеческой жизни, которую невозможно вести вечно, бывает исключительная подверженность оральной личности состояниям серьёзного срыва. Часто это физическая болезнь или депрессия. Болезнь – это культурно санкционированный способ требовать заботы, как со стороны других людей, так и от собственногоселф. Депрессия может появляться по тем же причинам и поддерживаться ради тех же вторичных выгод. Конечно, депрессия используется также в качестве защитного подавления агрессии и враждебности, и значительно более интенсивного, но реального сожаления по поводу депривации и неизбежной утраты селф, которую ощущает оральная личность.
Типичный оральный характер возвеличивает себя, часто в косвенно выражаемой убежденности в своём всемогуществе, и в том, что может удовлетворить потребности других людей. Это возвеличивание выполняет защитные функции, однако в периоды к
da-korol.livejournal.com
Психотерапия характера. Часть 1 — Психолог в жизни и на работе — LiveJournal
По многочисленным просьбам, но вообще то даже и без них — обзор «Психотерапии характера» Стивена М.Джонсона. Для любимой суперВЭ и не только.Особые благодарности: Лемещуку и Нике.
За кадром: терапевтические стратегии работы, т.е. самое интересное. Цель: заинтересовать, по возможности влюбить в книгу, потому как она того стоит.
То, что мы получили благодаря теориям развития – это расширенное описание человеческой природы: виды потребностей, удовлетворения которых человеческая природа, и состояние окружающей среды, необходимое для развития человеческого потенциала. Одновременно наблюдение за детьми подсказывает, что случится, если эти потребности будут подвергаться постоянной фрустрации. Теории подсказывают, на что обращать внимание, и определяют самые важные причинно следственные связи.
Решающим для приспособления каждой личности является взаимодействие. Это взаимодействие между индивидуумом, с его изменчивыми насущными потребностями, и изменяющейся способностью среды их удовлетворить. Именно это взаимодействие формирует личность и приводит к психопатологии. Т.е. понимание человеческой личности и личностной патологии, может быть развёрнуто как результат отношений. Эта мысль не нова и является основной для так называемой «британской школы теории объектных отношений», в которой подчёркивается роль отношений родитель-ребёнок. Джонсон предлагает интеграцию процессов развития, факторов, определяющих реакции и характерологические симптомы.
Сам подход это не психоаналитический подход, не теория объектных отношений, не психология эго или селф, но это и не другая характерологическая систематика. В сущности, в книге есть всё это, включая феноменологию.
ТЕОРИЯ ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
В теории характерологического развития каждая структура характера вырастает на базе одной из основных экзистенциальных проблем. Каждая из них имеет фундаментальное значение для человеческого опыта и требует постоянного разрешения на протяжении всей жизни. Существуют и предсказуемые периоды, в течение которых эти проблемы приобретают особое значение. Исключительно важным может быть первый опыт самостоятельного разрешения такого вопроса, особенно опыт травматический, поскольку такие первоначальные формы решений имеют тенденцию закрепляться. Конфронтация с фундаментальными человеческими проблемами появляется уже в начальный период жизни, а некоторые из попыток их разрешения базируются на ограниченных возможностях и недостаточном жизненном опыте. Эти ранние решения носят характер адаптации, с учётом ограничения окружения и индивидуальных возможностей, а их результатом нередко является бегство от травмирующих переживаний. Характер в значительной степени – это реакция личности на фрустрацию, вызванную средой. Конфликт носит интерпесональный характер, но основывается на том, что в человеке является врождённым.
Постепенно всё больше современных теоретиков склоняются к признанию существования у человека как врождённой потребности в отношениях, так и неотъемлемой потребности индивидуации.
Теоретики анализа характера линейно представили развитие характера в виде пяти этапов:
1. Самоутверждение – первоначальная экспрессия инстинктивных потребностей.
2. Негативный ответ среды – блокировка или фрустрация этих потребностей окружением.
3. Органическая реакция – естественный, идущий изнутри ответ на фрустрацию, вызванную окружением – обычно это переживание и выражение интенсивных негативных чувств, чаще всего злости, ужаса и сожаления об утрате.
Эти три первоначальных этапа, скорее продвигают развитие вперёд. Характер же формируется в последних фазах.
4. Четвёртый этап был назван «самоотрицанием». Это более изысканная форма обращения против себя, которая состоит в самостоятельной имитации социальной среды, блокирующей экспрессию естественных инстинктивных импульсов, а также в блокировке инстинктивных реакций на эту блокаду. Именно эта идентификация со средой обращает личность против неё самой, приводит к интернализации блокады экспрессии селф и создаёт психопатологию. Таков источник внутреннего конфликта, который может действовать в течение всей жизни: конфликта между непокорными инстинктивными потребностями и реакциями с одной стороны, и интернализованной блокадой этих потребностей и реакций – с другой.
Райх, Лоуэн и другие биоэнергетические терапевты подчёркивают факт, что блокировка самоэкспрессии имеет буквальное отражение в теле, проявляющееся хроническим мышечным напряжением. Настоящей целью такой блокады было предохранение от переживания боли и фрустрации, связанных с блокадой окружения.
Fairbiarnсчитает, что органическая самоэкспрессия направлена на поиск объекта, если объекты вызывали фрустрацию, то личность осуществляла их интернализацию, а затем неосознанно воспроизводила.Т.о. были созданы неосознанные и стойкие отношения с объектом, отвечающие за статический характер психопатологии и сопротивление личности новым отношениям, обучению и переменам. Изменение отвергается не только потому, что может вызвать воспроизведение «плохих объектов» и направленных против них подавленных импульсов, но также ввиду индивидуальной привязанности к этим объектам.
Процесс самоотрицания в каждом случае имеет своё более широкое отношение и оказывается неповторимымобразом персонифицирован. Большая часть гештальт- терапии основана на процессах, которые способствуют введению в сознание и актуализации этого расщепления в селф, а также воспроизведению внутренних отношений.
5. Пятый и последний этап был назван процессом адаптации. В сущности, он заключается в выявлении лучшего из предпринятых перед этим шагов. Он включает в себя много компромиссов, в которых делается попытка разрешить неразрешимый конфликт. У Винникота это называется «фальшивое Я». В этой концепции незрелый, например, нарциссический человек, не имея возможности получить соответствующее одобрение от своих опекунов с помощью своей естественной экспрессии, будет идентифицироваться стаким образомсебя самого, какой им будет нужен для их собственных целей, и сделает всё, что в его силах, чтобы жить соответственно этому образу.
Процесс самоотрицания определяет, от чего личность должна отречься, или что должна подавить. Процесс адаптации отвечает за то, что она должна преувеличить. То, какая часть настоящего селф личности подвергается подавлению, а какая преувеличению, точно определяет характер. Цель привычной адаптации в избегании боли в процессе контактов.
da-korol.livejournal.com
Стивен М. Джонсон «Психотерапия характера». Конспект. 2 ч.
Теория характерологического развития
В течение жизни каждому человеку приходится сталкиваться с одинаковым набором основных, экзистенциальных человеческих проблем. Набор устойчивых способов разрешения этих проблем мы будем называть структурой характера.
Каждый элемент структуры характера формируется вокруг одной базовой проблемы.
Основа каждого элемента структуры характера закладывается в возрасте, когда человек, находясь в контакте со средой, пытается впервые самостоятельно разрешать эти проблемы. В зависимости от того, как у него это получалось, складывается структура. Как правило, чем травматичнее опыт, тем жестче структура.
Развитие характера в пять этапов (Леви, Бликер 1975)
1. Экспрессия
2. Негативный ответ среды
3. Органическая реакция (как правило, переживание чувств)
4. Самоотрицание – интроекция негативного ответа среды. Зарождение хронического внутреннего конфликта. Поскольку «плохой» объект, это, как правило, родитель, то интроекция идет по каналу любви и очень устойчивая. Потом экспрессивный импульс вместе с интроектом вытесняются в неосознаваемую область.
5. Адаптация. На прошлом этапе подавили и вытеснили, но жить как-то надо – начинаем компенсировать. Например, «фальшивое я». Цель – избежать повторения боли.
Уровни структурности
Как структура характера, так и психопатология – это стереотипная реакция личности на фрустрацию инстинктов, вызванную окружением. Другими словами, психопатия – это очень неудачная структура характера.
В каждой структуре характера есть еще уровень функционирования, связанный с уровнем структурного развития.
Патология – невроз – стиль характера.
Чем ниже уровень структурного развития – тем сильнее нарушение поведения, и тем больше вероятность, что плохо работают сразу несколько структур.
От уровня структурного функционирования будет зависеть способ терапии.
Что дает знание о структуре
С пониманием структуры и терапевту и клиенту легче – так как понятно, что есть проблема, есть неэффективный сценарий, и есть чему и как учиться. Договориться проще. Терапевту проще контролировать свои реакции. Терапевту легче подстраиваться под познавательные процессы клиента, которые иногда будут как у ребенка определенного возраста.
Таблица. Характерологические проблемы и структурное развитие
Период развития | Характер | Проблема | Характерологическая экспрессия | Нарушение характера — невроз характера — стиль характера | ||
Привязанность | Шизоидный (безопаcность) | Другие источники неприятных переживаний | Диссоциация, отчуждение Поляризация присутствие — отсутствие | Шизоидное — Избегающая — Шизотипное — Функциональ- ные психозы. | ||
Оральный (потребности) | Потребности, вытесняемые или слишком большие, чтобы быть удовлетворенными | Зависимость от других или превозношение других ценой собственного self. Поляризация:поиски зависимого превозношения — предоставление зависимого превозношения | Зависимый — Компенсаторно зависимая* | |||
Развитие self и другие | Симбиотический — (границы self) | Идентичность, обнаруживаемая в других, а не в собственном self | Слияние решает о чужой экспрессии. Истинное self вызывает чувство вины. Поляризация: автономия – вовлеченность | Borderline — Зависимая — | ||
kniga9.livejournal.com
Психотерапия характера. Часть 3 — Психолог в жизни и на работе — LiveJournal
Надеюсь, заключительнаяШизоидный характер, ребёнок, которого ненавидели
В тот момент, когда ребёнок рождается, полностью зависимое существо, может оказаться что оно не встретит со стороны мира доброжелательного приёма, контакта и надлежащего ответа. В реальности родители могут быть холодными, сухими, отвергающими, полными ненависти, совершенно не желающими воспринимать детское существование. Холодное, презрительное отношение со стороны опекуна может быть либо частичным, либо полным, постоянным или периодическим. Обычно, мы имеем в виду именно холодность. Детский защитный уход (отчуждение) будет значительно более глубоким, если станет ответом на регулярно повторяющиеся болезненные переживания, а не единичные взрывы, проявляемый в области опеки.
Естественная первоначальная реакция ребёнка на холодное, враждебное и опасное окружение – это ужас и ярость. Хронический страх становится невыносимым хроническим состоянием. Эта злость провоцирует мщение, воспринимаемое ребёнком как угрожающее его жизни. В этой ситуации ребёнок обращается против самого себя, подавляет естественные эмоциональные реакции. Дополнением или частью этого ухода внутрь является какая-либо существенная задержка в жизни организма – предпринимая с тем, чтобы спасти подвергающуюся опасности жизнь. Ненависть опекающего родителя станет предметом интроекции и начнёт подавлять жизненные силы организма.
Такие клиенты как бы принимают фундаментальные эмоциональные решения: 1) «Наверное, со мной что-то не так»; 2) «Я не имею права жить». Именно довербальная ассимиляция принижающих «сценарных решений» повинна в том, что они становятся так разрушительны и неподатливы изменениям.
Ненавидимый ребёнок начинает находить тихое убежище в мире познавательной и духовной реальности. Жизнь скорее спиритуализируется, а не переживается. Когда человек созревает, искусность и сложность защиты увеличивается, но фундаментальные защиты остаются примитивными, и, по сути, направлены на то, что на самом деле произошло в отношениях с опекуном. В симбиозе закрепляется ситуация: с одной стороны неудовлетворённая жажда интимного единения, а с другой – страх слияния.
Ужас может выражаться во многих симптомах, например, страхе и приступах паники в ситуациях, которые воспринимаются как угрожающие. Человек может не подозревать о природе сигналов, обуславливающих его поведение. Может также возникать общее чувство дискомфорта и чувство непринадлежности миру, вплоть до дереализации. Отсутствует настоящая эмоциональная спонтанность, имеют место чрезмерный рационализм, вкупе с тенденцией считать более эмоциональных людей иррациональными, лишёнными самоконтроля или сумасшедшими.
Репрессия этих чувств служит сохранению жизни. У взрослых людей обычно наблюдается избегание конфликтных ситуаций, неумение злиться и принимать злость со стороны других людей, склонность выражать её в пассивно-агрессивном уходе. Осознавание злости приводит к испугу, связанному с собственной разрушительной силой. Терапевтический контекст связан как раз с тем, что можно выразить злость без негативных последствий для окружающих.
Ключом к распознаванию шизоидной структуры может служить отключение личности от главных жизненных процессов – от тела, чувств, отчуждённость от близких людей, от общности. Поскольку шизоидный человек не способен идентифицироваться с жизнью в своём собственном теле и развить на этой основе стабильное самоощущение, он вынужден искать его в другом месте. Очень распространены при такой структуре характера защитные попытки заслужить внешнее одобрение достижениями, связанными с умственными способностями. Это единственная возможность контактировать с миром, выразить самого себя, получить признание, одобрение и чувство своего места и своей роли в жизни. Поражение в этой сфере может вызвать серьёзную депрессию, а также суицидальные мысли и попытки самоубийства. Шизоидная проблема касается в буквальном смысле экзистенции, и те, кто с ней сталкивался, вынуждены найти для себя нечто, что оправдывает их существование. Именно поэтому жизненный успех может стать предметом особых усилий.
Оральный характер: брошенный ребёнок и социальное отчуждение
Не все дети, которых осознанно желали родители, получают соответствующую заботу, и даже те, которые могут ей пользоваться не всегда располагают неизменным доступом к одному, эмоционально открытому к ним опекуну, который был бы способен создать и поддержать определённую и здоровую привязанность. Оральная личность формируется при условии, что ребёнок был принципиально желанным, но отношения привязанности развиты слабо, а забота о нём является несоответствующей и вызывает переживание эмоциональной покинутости; а также в случае утраты главного объекта привязанности, если он адекватным образом не замещается кем-то другим. Симбиоз здесь имел своё начало, но так и не был завершён, а тем самым, никогда не был разрешён. Не сформировалось безопасное «доверчивое ожидание». Жизнь оральной личности складывается на ключевой проблеме потребности. В его поведении, взглядах и видимых чувствах будет проявляться полярность в отношении к данной проблеме — тенденция к самозабвенному прилипанию к другим людям, страх одиночества и покинутости, а также весьма скромные навыки заботы о себе, при явном нежелании выражать свои потребности и просить о помощи; чрезмерная заботливость по отношению к другим людям и ничем не ограниченное самовозвеличивание в периоды «взлёта», или мании.
Самые тяжёлые случаи следует связывать со слабыми или искажёнными симбиотическими отношениями из-за хронической неспособности матери удовлетворять потребности ребёнка. Происходит «потеря рая».
Неоднократно предоставленный самому себе и разочарованный младенец сделает всё, что в его силах, чтобы адаптироваться к ситуации разочарования и брошенности. Жизнь в хроническом сожалении, протесте и отчаянии слишком болезненна. Ребёнок будет искать компромиссный выход, который позволил бы ему справиться с болью и расколом в связи с покинутостью и постоянным неудовлетворением его потребностей. И находит следующее решение «если я не буду ничего хотеть, то не буду переживать фрустрацию».
Оральный ребёнок начинает защищаться от боли неудовлетворённых потребностей. Это центральный элемент процесса самоотрицания формирующегося орального характера. Это решение, основанное на выборе депрессии ценой экспрессии, приводит к лёгкой, но упорной депрессии.
Независимо от того, какие формы защиты выберет ребёнок для разрешения своих конфликтов, не имея возможности удовлетвориться в симбиотической привязанности, он слишком рано начинает стремиться к индивидуации. Типичный оральный ребёнок рано начинает ходить и говорить, усваивает ту активность, которая позволяет ему добиться внимания других людей и достичь независимости от тех, кто не способен предложить ему то, что нужно.
Чтобы история любви орального характера имела удовлетворительное окончание, она должна описать полный круг – вернуться к процессу траура, повторного переживания утраты контакта с матерью и сопутствующего этому страха, тоски и ярости, и наконец завершиться тяжёлой работой ради повышения качества органической способности к получению, присвоению и высвобождению энергии, необходимый для роста зрелой формы любви.
Депрессию орального характера можно отличить от депрессии других типов характера по тому, что она, как правило, сопровождается большей опустошённостью, отчаянием и тоской. Оральный характер – это, в сущности, недокормленный, неудовлетворённый организм со значительно сниженным уровнем жизненных сил. У орального характера имеются также реальные трудности с сохранением взрослого подхода к работе, семье, личным делам. Оральный человек просто слишком рано повзрослел. И этот ребёнок жаждет, чтобы кто-нибудь о нём позаботился и чувствует, что мир ему по-прежнему должен «настоящую жизнь», поэтому всё, что связано с работой, супружеством, детьми, домом, все финансовые и личные дела – этого для него попросту слишком много. Поскольку оральная особа по сути уже однажды сдалась, то её уверенность в себе, как и агрессия, исключительно слабы. Она не способна добиваться и не способна отказать, когда просят, неспособна выразить клокочущую злость и в итоге проявляет повышенную чувствительность.
Люди такого типа чаще всего действительно страдают. Но им невозможно помочь, потому что они ведут себя пассивно-агрессивно, беспрестанно жалуются и плачутся, поэтому они не встречают нужной симпатии и понимания. Умение выслушать всю их боль и признать всю реальность их переживаний – однозначно самая ценная реакция в формировании этого по — началу трудного контакта. Это страдание может быть оформлено в серьёзную болезнь и инвалидность, для того чтобы оно было действительно оправданным.
Очевидно, что оральный характер сталкивается с различными проблемами в любовных отношениях. Он растворяется в любви, там есть надежда обрести рай, забыться, а его партнер будет сопротивляться, обескураженный таким полным слиянием.
В моменты одиночества могут быть проблемы с наркотиками, алкоголем, состояниями зависимости.
da-korol.livejournal.com
Почему психотерапия – профессия невозможная?. Психотерапия. Искусство постигать природу
Глава 1. Личность терапевта: Почему психотерапия – профессия невозможная?
Специалист, преуспевающий в искусстве и науке психотерапии, хорошо знает, что его профессиональные навыки накапливались не только в процессе напряженной повседневной работы с пациентами, но и в результате углубленного и тщательного самопознания. Базовое образование позволяет нам сформировать объективный, научный взгляд на лечение пациента. Мы учимся распознавать знаки, симптомы, паттерны и клинические синдромы: все они относятся к внешней реальности – к другому человеку, то есть совершенно от нас не зависят. Однако, принимая на себя роль терапевта, мы неожиданно вовлекаемся в особые, органичные отношения с этой аккуратно подобранной коллекцией клинических ярлыков под названием «пациент». Потом, внезапно или постепенно, мы начинаем осознавать, что реальное воздействие на терапевтический процесс оказывают и наши собственные знаки, симптомы, паттерны и особенности поведения. Субъективная интуиция и эмпатия, которые зависят от нашего самосознания и самообладания, становятся неоценимым дополнением к объективному знанию, если мы действительно хотим настроиться на пациента, в море непредсказуемых эмоций которого мы можем либо утонуть, либо с удивительной легкостью поплыть в нужном нам направлении.
Враждебность
И новичка, и опытного терапевта часто поражает та степень враждебности, с которой воспринимаются их добрые намерения. Если, выбирая профессию психотерапевта, человек что-то недооценивает, так это, наверное, ту степень враждебности и отвержения, которые выпадают на его долю при искреннем желании оказать терапевтическую помощь. Серьезной угрозой для самоощущения личностной целостности и значимости становится решительный отказ пациента принять искреннюю помощь терапевта, отвержение усилий быть полезным, попыток поделиться с пациентом своими наблюдениями, проявляя при этом величайшее терпение и сдержанность. Несмотря на все эти качества терапевта, пациент все равно может объявить его неадекватным, некомпетентным и невнимательным. Чем сильнее у пациента регрессия и чем серьезнее его психические нарушения, тем более разрушительной становится его враждебность. Никто, кроме самых дальновидных психотерапевтов, даже не представлял при выборе этой профессии, какую значительную часть их повседневного опыта будет составлять эта открытая враждебность.
Требуется огромный запас уверенности в собственной ценности и в своих мотивах, чтобы выдержать эмоциональные взрывы пациентов и их нападки, задевающие самооценку психотерапевта. К сожалению, развитию такого ощущения уверенности в себе не принято уделять достаточного внимания ни в процессе обучения терапевта, ни в первые годы клинической практики.
Хороший терапевт – обязательно реалист. Чувство собственной профессиональной компетентности возникает лишь тогда, когда профессиональные навыки терапевта подтверждаются на практике. В начале клинической деятельности терапевту крайне важно пройти хорошее обучение и продолжать работать с супервизорами, впитывая в себя опыт их успехов и неудач. Действительно, даже терапевты с многолетним стажем работы будут рады разделить и бремя собственной неуверенности, и трудности работы с группой на встречах с коллегами, на профессиональных конференциях, при чтении научных журналов. Все это дает возможность для сравнения, подтверждения своих идей и обучения чему-то новому.
Изоляция
Хотя роль психотерапевта выглядит весьма привлекательной для тех, кто испытывает глубокий интерес к жизни и переживаниям других людей, психотерапия – это профессия, которая парадоксальным образом приводит человека к одиночеству. С окружающими можно поделиться лишь очень немногими из своих повседневных профессиональных забот: отчасти по этическим соображениям, отчасти из-за недостатка времени для полноценного изложения клинического материала, отчасти из-за страха отыгрывания нежелательного контрпереноса. Не менее важно и то, что интенсивный психотерапевтический опыт имеет регрессивный, сновидный характер, и его, как и обычное сновидение, невозможно полностью описать словами. Кроме того, общение с пациентом пробуждает у психотерапевта такое количество защитных инстинктов, что почти сразу же после вхождения в клинический материал у него непроизвольным образом развиваются процессы подавления и вытеснения, способствующие сохранению его здоровья.
Слушание
Раз я начал с указания на тот шквал трудностей, который обрушивается на психотерапевта, наверное, было бы полезно рассмотреть те качества, которыми обязан обладать человек, желающий посвятить себя такой профессии, как психотерапия. Фриде Фромм-Райхманн, заслужившей широкое признание своей высокопрофессиональной работой с пациентами, находившимися в глубокой регрессии или страдавшими серьезными психическими расстройствами, задали вопрос: что, по ее мнению, в психотерапии самое важное? Она ответила: «Если бы меня попросили сформулировать ответ в одном предложении, я бы сказала, что психотерапевт должен уметь слушать» (Fromm-Reichmann, 1950, р. 7). В этом коротком ответе была названа чрезвычайно многоплановая личностная черта, сочетающая в себе много разных явных и скрытых качеств.
Один терапевт, который осознал некоторые глубинные причины удовольствия, получаемого им в процессе слушания, объяснял его так:
«Моей матери совсем не хватало терпения чему-то меня учить… Например, когда я был маленьким, она как-то пыталась научить меня играть в гольф. Каждый раз, когда я ошибался, она приходила в ярость и часто просто не могла себя сдерживать. Ей ничего не стоило ударить меня по руке или по голове!.. Наконец, она от меня отстала и с отвращением сказала: «Пусть тобой займется отец!»
Я чрезвычайно терпелив с моими пациентами … Я могу слушать, слушать и слушать! У них есть столько времени, сколько нужно… Я знаю, что значит иметь дело с человеком импульсивным, находящимся в состоянии крайнего раздражения и даже ярости… Я буду делать все возможное, чтобы другие меня не воспринимали таким образом».
Женщина-терапевт рассказала эпизод из своего прошлого, который сформировал у нее способность к слушанию:
«Пытаться как-то разговорить членов моей семьи, заставить их раскрыться – все равно что выдергивать зуб. Я никогда не знала, что у них на уме, и это вызывало у меня состояние крайней фрустрации… именно поэтому терапевтом быть просто прекрасно. Люди не замолкают никогда! Они не хотят уходить, а я могу просто сидеть и слушать… слушать разные истории… это очень успокаивает… С 12 лет я постоянно общалась с друзьями по телефону, а теперь просто перенесла разговоры в свой рабочий кабинет».
Желание слушать должно возникать и как следствие неуемного любопытства по отношению к окружающим; кроме того, оно обязательно должно включать в себя подлинное эмпатическое сопереживание другому человеку. Возникают периодические попытки идентификации: мы то встраиваемся в психику пациента, то отстраняемся от нее. Довольно часто такое встраивание бывает вполне приемлемым, и на какое-то время мы оказываемся на месте пациента. Желание повторять носит навязчивый характер, и люди снова и снова воспроизводят то, что они делали и говорили раньше, иногда с мазохистской целью еще раз пережить собственную неудачу, иногда пытаясь совладать с собой. Терапевт должен оставаться в положении любителя хорошей музыки, которому не надоедает слушать одни и те же темы и вариации. Хороший терапевт – конечное прибежище людей, страдающих ностальгией; он никогда не устает слушать о старых добрых временах. Прошлое – плохое или хорошее, но никогда не безразличное – это источник настроения, меланхолии, удовольствия и боли, мир героев и злодеев, любви и ненависти. Сравнивая собственное отношение к определенным вещам с тем, как к ним относится пациент, я получаю удовлетворение, восстанавливаю свою самобытность, начинаю все лучше и лучше понимать и уважать себя и поддерживать те же процессы в других людях.
Повторение – повседневное событие в психической жизни большинства из нас. Существуют архетипические переживания, которые мы воспеваем чуть ли не каждый день, подобно священнослужителям, которые, совершая религиозные ритуалы, пересказывают основные события своей истории. Для некоторых людей такое переживание – это мимолетное чувство, имевшее место в прошлом, поражение или успех, потерянная любовь, частично сохранившаяся картина. Для тех же, кому более свойственна навязчивость, повторение может превратиться в тщательно отрепетированную и искусно исполняемую психическую драму. Так или иначе это интрапсихическое явление ежедневно врывается в драматическое межличностное пространство психотерапевтического кабинета, и недостаточный интерес к подобному чуду приведет к тому, что значительная область психической жизни окажется недоступна психотерапии. В подобной микродраме сфокусированы общие закономерности навязчивого повторения.
Иногда мои пациенты недоумевают, как я могу терпеливо выслушивать их бесконечные пересказы. Тогда я им говорю, что уже много лет живу в одном и том же месте, поблизости от работы, и каждый раз наслаждаюсь, проходя тем же самым путем, которым до этого проходил уже бесконечное число раз. И действительно, привычность пути является одной из составляющих привлекательности пешей прогулки. Люди жаждут знакомого с той же страстью, что и нового. Мы обладаем неистощимыми творческими способностями в сохранении функций детского убаюкивающего одеяла и плюшевого мишки и трансформации их в душевный покой повседневного счастья последующей взрослой жизни.
По аналогии с вуайеристом (подсматривающим человеком) хороший терапевт является по преимуществу «подслушивающим». Огромное удовольствие ему доставляет само слушание. В теоретических рассуждениях о психосексуальных истоках занятия психотерапией делается акцент на вуайеризме, развивающемся из эксгибиционистских импульсов, характерных для раннего детства, и удовлетворения, получаемого при наблюдении запретных сцен, в которых нельзя принять участия. Аналогичным образом в раннем детстве ребенка окружает огромное количество разговоров, при которых ему запрещено присутствовать, звуков из закрытых комнат, где происходят какие-то тайные события семейной жизни. Возможно, психологи так мало написали о роли «подслушивающего психотерапевта», потому что она разыгрывается ежедневно, а отыгранное в основном остается вне зоны сознательного самонаблюдения.
Желание подслушать, узнать об интимной жизни других, известное начиная со времен устных сказаний Гомера, сохраняет свою побудительную силу и для большинства из нас. В современной культуре, несмотря на появление кино, а затем и телевидения, голос радио отнюдь не потерял своей волшебной притягательности. Несмотря на преимущественную визуальность современной культуры, атмосферу, где «сама среда – это послание», на радио стремительно увеличивается число ток-шоу, причем многие радиостанции ведут их круглосуточно. Бесконечно число людей, желающих позвонить по телефону, чтобы их выслушали. На всем протяжении психотерапевтической практики самые трогательные отклики пациентов, независимо от их диагноза, содержат в своей основе глубокую благодарность терапевту за его способность и интерес к слушанию.
Терапия для терапевта
Для этого психологического путешественника поистине бесценным качеством является ненасытное любопытство, очищенное от влияния Супер-Эго (нельзя осуждать кого-либо за изучение нрава другого человека). С жадным интересом и почтением, характерными для хорошего антрополога, археолога или ученого-исследователя, терапевт вторгается в раскрывшуюся перед ним незнакомую жизнь, проявляя заботу и естественный такт. Пациент обычно испытывает сильные чувства вины и стыда, и, чем меньше подобных чувств проявляет терапевт, тем легче становится пациенту.
Как только мы начинаем обсуждать эти вопросы, мы вступаем в область личной терапии терапевта, содержанием которой являются те конфликты и черты его характера, которые мешают ему в работе. Для терапевта крайне важно пройти индивидуальную терапию. Совершенно очевидно, что, несмотря на наличие определенных психологических способностей, необходимых для вступления в нашу профессию, их можно выявить и развить в процессе индивидуальной терапии. Но еще важнее, что терапевту в процессе индивидуальной терапии нужно получать такую же профессиональную помощь, которую он предлагает другим людям. Непосредственные доказательства того, что данный метод действительно работает, придают терапевту глубокую убежденность и вселяют надежду в его старания, которым в то же время сопутствуют постоянная неопределенность, неуверенность и сомнения. Ощущение собственной способности помочь пациенту кардинально обновляется благодаря убежденности, приобретаемой терапевтом на собственном опыте.
Однако посредством анализа невозможно выявить способность терапевта к психологическому инсайту или его склонность интуитивно чувствовать тайные уловки бессознательного. В какой-то мере такой талант должен присутствовать изначально. Индивидуальная терапия или анализ могут усилить эти способности, равно как и важное умение выдерживать состояние тревожности без резких изменений в поведении, затрудняющих осознание. И наоборот, терапевту необходимо развить у себя способность так переживать аффект, чтобы чрезмерные интеллектуализация и теоретизирование не сбили его с более психологически достоверного аффективного резонанса с пациентом и со своим собственным Я.
Страдание
Фрейд писал:
«Прервемся на мгновение, чтобы заверить аналитика в нашем искреннем сочувствии в том, что в своей деятельности он должен удовлетворять столь серьезным требованиям. Создается впечатление, что анализ – чуть ли не третья “невозможная” профессия, где заранее можно быть уверенным в неудовлетворительном результате. Две другие профессии, которые уже были очень давно известны, – это образование и управление. Разумеется, нельзя требовать, чтобы будущий аналитик достиг совершенства прежде, чем стал заниматься анализом, то есть чтобы в эту профессию приходили только очень редкие в высшей степени совершенные люди. Но где и как должен тогда приобрести бедолага те идеальные качества, которые потребуются в его профессии? Ответ таков: в процессе собственного анализа, с которого начинается его подготовка к будущей деятельности. Из практических соображений этот анализ может быть лишь кратким и неполным» (1937а, р. 248).
Рекомендация «Врач, исцелись сам» вызывает у терапевта большое напряжение. Нет никаких сомнений в том, что люди, которых привлекает профессия терапевта, сами чувствуют различные недомогания и душевную боль. Действительно, таков источник нашей способности сопереживать страданиям пациентов. В своей автобиографии Льюис Томас писал, что в будущем при наличии контроля над инфекционными заболеваниями, включая широко распространенные простуду и грипп, врачам будет чрезвычайно трудно сопереживать пациентам и интуитивно чувствовать их клиническую симптоматику, ибо такими врачами могут оказаться люди, которые не болели сами. Возможно, в систему медицинского образования придется включить заражение молодых студентов-медиков ангиной или вирусом гриппа, чтобы они могли узнать на себе, что значит болеть и быть пациентом, и, таким образом, получить экспериментальную базу для повышения их клинической эмпатии. Сомневаюсь, что в психоаналитической психотерапии когда-нибудь возникнет такая проблема!
Рассмотрим следующий диалог между Элвином Семрадом (который был образцом эмпатичного и увлеченного своей профессией специалиста для целого поколения терапевтов Бостонской школы) и участником учебного психиатрического семинара:
«Участник семинара: Что, на ваш взгляд, помогло вам сформировать у себя способность помогать людям переносить сильные чувства одиночества и потери?
Семрад: Жизнь, полная грусти, и возможность, которую мне дали некоторые люди, чтобы эту грусть преодолеть и жить с ней дальше» (Semrad, 1980, р. 206).
По-видимому, чувствительность терапевта, которую он выстрадал в прошлом, отчасти заставляет его страдать впоследствии, в ходе индивидуальной терапии, а также испытывать страдания, которые в той или иной степени оказываются неизбежной платой за перенос. У терапевта могут быть невротические проблемы, связанные с его характером; иногда они даже желательны, но по своей природе они не должны препятствовать его дальнейшему профессиональному росту и личностному развитию. Крайняя степень садизма, неспособность получать от жизни удовольствие из-за невротических проблем, возникших в раннем детстве, и ригидные защиты, основанные на тревожности, связанной с борьбой против проявлений нарциссизма (например, инфантильного всемогущества), – это лишь некоторые из самых первых барьеров на пути к профессии терапевта. Людям с такими личностными особенностями следовало бы поискать другую профессию.
Садизм, в частности, оказывает разрушительное влияние на терапевтические отношения. Пациенты страдают от агрессивных импульсов, стремящихся расщепить их личность на элементарные самораспадающиеся части. Когда подобные аффективные импульсы исходят от терапевта, битва за пациента заранее обречена на неудачу. Но из нескольких садистских ниток можно соткать золотую терапевтическую пряжу. Шарп (Sharpe, 1930) указывала, что стремление лечить отчасти основано на желании избавиться от инфантильных садистских импульсов, заставляющих калечить, разрушать или убивать. Постоянная внутренняя тревожность, вызываемая этими устремлениями, порождает желание лечить, исцелять и делать добро.
Насколько совершенным должен быть терапевт?
Ясно, что индивидуальная терапия необходима, чтобы помочь нам, терапевтам, попытаться разрешить те проблемы, которые поддаются разрешению, узнать, насколько это возможно, свои психологические «белые пятна» и определить, какие наши шрамы останутся неизгладимыми, а также познакомить нас с ускользающей природой бессознательного. Важно сместить баланс от Супер-Эго, которое, побуждаемое чувством вины, осуществляет управление восприятием реальности, как внешней, так и внутренней, в сторону Эго. Нам следует стремиться к тому, чтобы видеть жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой ей следует быть. Развивая способность Эго справляться с чувством тревожности (Zetzel, 1949), мы можем точнее оценить факты, которые, возможно, просто не заметили бы, отрицая, вытесняя и подавляя их. С развитием этой способности тесно связана необходимость развития способности Эго справляться с чувством печали и распознавать депрессию, выполняющую функцию защиты от этого первичного аффекта.
Но до какой степени нужно развивать эти способности? Конечно, анализ всегда остается незавершенным, но когда он является достаточным? В какой мере в основе наших терапевтических неудач лежат наши непроанализированные проблемы? В такие психологически неопределенные области легко внедряются персонифицированные фантазии. Одна из таких фантазий – известный «миф о полностью проанализированном терапевте». По мнению Гловера (Glover, 1955), это одна из последних версий мифа о герое, детская идеализация, воспламененная чувствами разочарования, униженности и потребности в компенсаторном нарциссическом совершенстве.
Когда чувство вины терапевта, которое стимулируется агрессивными и сексуальными импульсами, направленными на пациентов, становится нарциссическим, а потому – невыносимым, его поведение может во многом напоминать псевдорелигиозное, мазохистское подчинение Ид очищенному, рациональному Эго. Такая «добродетель» достигается ценой психологической самокастрации. Получается так, что вызывающий раздражение комплекс или черту характера можно было бы в принципе «проанализировать до самых основ» (качественно, а не только количественно). Но такое представление ошибочно, оно характерно для периода зарождения психоанализа, когда считалось, что симптом абсолютно автономен от целостной личности.
Такое мифическое терапевтическое решение ограничивает терапевта фантазиями о профессиональных объектах переноса и препятствует получению новых знаний. Одним из источников этой проблемы может быть странный способ профессиональной подготовки аналитиков и терапевтов. Например, когда по окончании сеанса он поднимается с кресла или встает с кушетки, это вовсе не означает «до свидания», как это бывает с другими пациентами. Вместо этого анализируемый терапевт говорит «здравствуйте», выступая уже как профессионал, и часто становится членом того же сообщества, института или учебного центра, к которому принадлежит его аналитик. Такие действия приводят к стиранию крайне важных различий между новичком и опытным терапевтом. Молодому терапевту приходится потом в течение многих лет освобождаться от стиля и мировоззрения своего прежнего терапевта, чтобы приобрести большую спонтанность восприятия, обучаясь уже у своих собственных пациентов. Один из уважаемых американских аналитиков, урожденный американец, рассказывал, что, когда он впервые стал сам проводить анализ, он поразился, осознав, что говорит с немецким акцентом.
Учебные переносы
Точно так же развиваются «учебные переносы», задерживая и тормозя становление обучающегося терапевта. Мнение и мудрость авторитетных учителей и супервизоров идеализируются, что защищает их магические фигуры. Идеализация продолжается столько, сколько нам потребуется, чтобы почувствовать свою безопасность и адекватность в том психологическом поле, где мрак и неопределенность повседневности являются скорее правилом, чем исключением. Ощущая потребность быть хорошими, ответственными терапевтами, мы храним в своем воображении образы соответствующих «докторов Споков», теоретиков и методистов, часто не видя за ними конкретного пациента.
Из мифа о полностью проанализированном терапевте часто проистекает не слишком явное, но настойчивое требование привести к совершенству наших пациентов и достичь предела возможностей применяемого метода, которое по характеру становится требованием Супер-Эго. Это подпитывает фантазии о «завершенной» терапии, или «абсолютно полном разрешении переноса». И нам самим, и нашим пациентам полезно помнить замечание Ганса Захса, что самый лучший анализ подобен царапине на поверхности материка.
Из всего сказанного становится ясно, что я не недооцениваю необходимость основательного личного переживания терапевта в процессе его собственного анализа. Я лишь указываю на некоторые его ятрогенные аффекты, которые мешают эффективно и осмысленно действовать. Я не устаю повторять, что позитивный опыт терапии самого терапевта чрезвычайно важен для того, чтобы вселять чувство надежды в наших пациентов. Для обретения внутренней уверенности терапевту принципиально важно знать, что метод, которым он пользуется, действительно работает. Эту уверенность может дать только опыт собственной терапии. Его нельзя получить из учебника или из статьи независимо от того, насколько хорошо представлен и усвоен данный материал.
Проективная кладовая
Мне часто приходилось наблюдать, что талантливые и терпеливые терапевты, способные особенно глубоко сопереживать слабостям и боли своих пациентов, происходили из семей, имеющих специфическую внутреннюю структуру. В своих семьях эти люди часто были носителями болезненных переживаний горя и печали, гнева и напряженных отношений, существовавших между членами семьи: несчастные браки, острое соперничество братьев и сестер, все переживания, выпадающие на долю единственного ребенка, и т. д. В таких семьях будущий терапевт был единственным, кто обращал внимание на скрытое эмоциональное напряжение. Часто его отцу или матери было свойственно избегание, отрицание или вытеснение болезненной психологической реальности. Хотя будущий терапевт мог находить людей и места вне семьи, чтобы поделиться своим бременем, его жизнь в семье очень мало способствовала развитию его способности к осознанию и восприимчивости.
Исходя из концепции групповой динамики Биона, мы можем сказать, что будущий терапевт служил своего рода проективной кладовой для нежелательных и болезненных фактов семейной жизни, уменьшая тем самым сознательное психическое бремя для других членов семьи. Такая изоляция является одним из источников эмпатии по отношению к эмоционально отстраненным пациентам, в особенности к психотикам. Он испытывает сильное желание дать пациенту то, что хотел бы получить сам, естественным образом следуя заветам Золотого Правила (относись к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе). Это стремление лежит в характере терапевта так глубоко, что о нем упоминают крайне редко. Переживается же оно скорее как повышенный интерес к личности пациента: желание слушать усиливается, поскольку рассказ другого человека о своей жизни воспринимается как собственная история. Слушание становится терапевтическим воплощением замечания Гарри Стэка Салливена: «Все мы больше похожи на людей, чем непохожи».
Вместе с тем такая восприимчивость не противоречит уважительному отношению и даже восхищению жизнью и иными ценностями другого человека. По-видимому, существует некое чувство сбалансированного удовлетворения в нахождении общих закономерностей и самых невероятных различий в переживаниях людей, изумление психологического путешественника перед неизведанными областями мышления и переживаний другого человека. Отчасти такое изумление уходит корнями в детскую способность к игре, которая должна найти свое продолжение в исследовательских устремлениях терапевта. Умение играть часто оказывается отличительным признаком детского терапевта. С ним связано чувство юмора – целебное средство для спасения от болезненных переживаний, которое отличается от остроумия своим родительским заботливым теплом, вниманием и сопричастностью.
Эмпатия и терапевт в качестве «ребенка-родителя»
Эмпатия, психологическая способность «прочувствовать» переживания другого человека, – это черта, которую часто связывают с отношениями между матерью и младенцем (а учитывая современные тенденции в уходе за маленьким ребенком, сюда следовало бы включать и отношения с отцом), когда родитель «ощущает» телесные и эмоциональные потребности младенца. Эмпатия становится формой восстановления контакта младенца с матерью (Greenson, 1967), формой их невербального единения; она перебрасывает мост от одного человека к другому. Поэтому эмпатия может усиливаться, когда ребенок рано сталкивается с депрессивными переживаниями. Она становится попыткой почувствовать мать и вчувствоваться в нее, когда та несколько отстранена от ребенка и особенно если она находится в состоянии депрессии.
Многими терапевтами движет бессознательное желание избавить мать от депрессии, спасти ее, проявляя глубокое сочувствие и понимание, которые выражаются в форме эмпатии. Способность погрузиться в депрессию и справиться с возникающими при этом трудными переживаниями благодаря собственному жизненному опыту или личной терапии является одной из главных предпосылок понимающего терапевта. Она обеспечивает естественную среду для того, чтобы слушать истории о грустных и трагических событиях жизни, что составляет неотъемлемую часть профессиональной деятельности психотерапевта.
«Прототерапевт», выполняющий в семье роль спасителя, – яркий пример человека, которого семейные терапевты называют «ребенком-родителем». Помимо матери, в семье может быть много людей, которым требуется помощь. Роль спасителя особая, это палка о двух концах, ибо не только очень рано повышает личную ответственность и укрепляет самооценку, но и порождает несоразмерное чувство вины за принятие на себя бремени, превосходящего человеческие возможности. Если такая психодинамика затянулась, то у самого терапевта она может вызвать мазохистское отношение к пациентам, например, к тем из них, оскорбительное поведение которых требуется ограничить.
Важным положительным талантом, дополняющим эмпатическую интуицию, является способность к общению. Можно лишь изумляться ее разнообразным проявлениям: диапазон выразительных средств простирается от простонародных, грубоватых, общеупотребительных, уличных слов и идиом до элегантных, четко сформулированных, замысловатых и интеллектуальных выражений, несущих примерно тот же смысл. Те качества, от которых зависит ощущение, что вас поняли, мало связаны со стилем общения, они скорее связаны с тактом, уважением, своевременностью подачи материала, его дозированием и с проявлением внимания к самооценке и самоуважению пациента. К тому же терапевт и пациент создают собственный стиль общения, характерный только для них, который еще отсутствует в самом начале терапии.
Лицом к фактам
Кохут (Kohut, 1977) дал яркое описание личности Фрейда, в основе которой лежала неиссякаемая и неистребимая любовь к истине. Вне всякого сомнения, страстное стремление к установлению фактов и преодолению искажающего влияния тревожности – очень ценное качество терапевта. Именно поэтому многие аналитики пытались понять истоки таких интеллектуальных установок. Некоторые связывали их с ранним развитием, в частности с оральной рецептивностью (Greenson, 1967). Если отвлечься от строгих психосексуальных формулировок, то можно представить себе младенца и маленького ребенка, которых поощряют получать удовольствие от еды, новой деятельности, игрушек, переходных объектов и, наверное, самое важное – от тепла материнского тела, от ее присутствия и таинственной неизвестности. Умение справиться с неизвестным – это новое приятное переживание, приносящее ощущение компетентности.
Диалектика развития проявляется в том, что наряду с уверенностью, которая требуется начинающему терапевту для проникновения в полную одиночества темноту, он нуждается также в приятном переживании противоположного знака, в желании пережить чувство похожести. Характерное для раннего детства слияние матери и младенца, их телесный и психологический симбиоз порождает тенденцию к накоплению сходств и интеграции их на единой основе. Эта функция наиболее заметна в великих произведениях искусства, которые в цвете, форме, содержании, языке и приемах исполнительского мастерства объединяют, интегрируют, синтезируют все важнейшие сферы человеческого переживания. Даже изображая одиночество, искусство может способствовать преодолению физического и эмоционального расстояния, соединять людей, увеличивать их ценность в глазах друг друга.
Эти две тенденции противоположной природы – слияние и дифференциация – созвучны базовым психологическим темам интеграции прошлого человека с его настоящим, отделения его от других, его индивидуализации. Естественная установка терапевта по отношению к этим тенденциям будет влиять на его способность повернуться лицом к истинам, которые только на первый взгляд кажутся противоречивыми.
Особые черты личности психотерапевта
Многие говорят о том, что терапевт должен быть широко образован в области культуры, быть знаком с классической литературой, живописью, музыкой и другими формами эстетического выражения, знать историю, политику, социологию, быть сведущим в сфере естественных и физических наук, а также в области медицины. У меня нет никаких сомнений: при условии, что обучение приносит истинное удовольствие, погружение в эти предметы благоприятно скажется на углублении и расширении эмпатических и когнитивных способностей будущего терапевта. Но мне ясно и другое: люди, которых почти не интересует ни один из этих сложных предметов, могут проявить свой талант, а в считанных случаях – даже гениальность при контакте с пациентами и проведении глубоко осмысленной психотерапии.
Какими же качествами обладают такие талантливые люди? С одной стороны, они получают истинное наслаждение от близкого ознакомления со значимыми (и не столь значимыми) подробностями интимной психической жизни других людей. Более того, они проявляют такой же глубокий интерес к последующему развитию личности пациентов, какой они выказывали к их прошлой жизни.
Некоторые из успешных терапевтов чувствуют и ведут себя так, словно они – большие плюшевые мишки, которых можно мысленно обнять, потискать, потрепать и погладить, использовать какое-то время, а затем выбросить, когда отпадает необходимость. Такая способность утешать у большинства терапевтов заметна не сразу, и осознание ее начинается лишь спустя некоторое время, когда пациент почувствует себя в безопасности, находясь в зависимости от терапевта и полагаясь на этого еще совсем недавно чужого ему человека. Чем больше у терапевта качеств, присущих любимой мягкой игрушке, тем естественнее ведет он себя с пациентами, охваченными неудовлетворенными желаниями, лишенными привязанностей, например, страдающими пограничными расстройствами личности и психозом. Когда же эта доступность переходного объекта отступает на задний план в личности терапевта, тогда более вероятен его успех в работе на невротическом полюсе диагностического спектра (то есть с людьми, обладающими вполне приемлемым собственным внутренним плюшевым мишкой и приходящими к терапевту из-за других неприятностей). Некоторые неординарные терапевты работают с пациентами всего диагностического спектра. Других на разных стадиях профессиональной карьеры больше привлекает то та, то иная категория пациентов.
Есть люди, которые считают, что терапевт должен быть похож на врача, поскольку ему дано видеть тайны инстинктивной жизни пациента, а врач знает все продукты жизнедеятельности и части человеческого тела, которые в повседневной жизни скрыты от посторонних взглядов. Но еще до появления такого представления о враче формируется образ матери, постоянно находящейся рядом с ребенком, очень для него доступной и принимающей на себя все заботы о нем. Если образ врача и влияет каким-либо образом на психику пациента, то в основном благодаря связанным с матерью ранним детским переживаниям и включению в этот терапевтический перенос. В истории психотерапии известно немало талантливых специалистов, пришедших в эту область из сфер деятельности, весьма далеких от медицины.
Идентификация с матерью
Отметим кратко, что те основные черты личности, а также источники эмпатии, которые передаются от матери, приводят некоторых терапевтов, вне зависимости от их пола, к сильным женским идентификациям. Дискомфорт, вызванный этой психической реальностью, будет серьезно мешать терапевту открыто проявлять эмпатию, заботу, внимание и способность к симбиотическому слиянию при углублении терапевтических отношений. Родительский образ и идентификации наиболее важны при долгосрочной психоаналитической терапии, которая, как и воспитание детей, зависит от способности спокойно ждать, когда начнется развитие, не обусловленное тем, что делают родители. В данном случае пассивность приобретает форму восприимчивости к процессу развития, происходящему в рамках психотерапии. Без спокойного, восприимчивого ожидания терапевт просто неспособен проявить эмпатию.
Награда
Эмпатическое погружение в психологическое прошлое и настоящее пациента и сопоставление фактов с похожими, резонирующими событиями из жизни терапевта предлагает головокружительный, захватывающий материал для ежедневных размышлений практикующего психотерапевта. Несмотря на то, что заботливый терапевт часто ощущает фрустрацию и сердечную боль, постоянными наградами, обогащающими его как человека, являются особое удовлетворение от успеха, объединяющее ощущение своей компетентности, когда метод действительно работает, когда абстрактные принципы приносят конкретные результаты. Не последнее место в удовлетворении терапевта занимает особая возможность узнать, пропустить сквозь себя так много разнообразных, богатых событиями и переживаниями страстных историй жизни людей. Юнг в автобиографии отразил это очень точно:
«Из своих встреч с пациентами я постиг чрезвычайно много, и это было не просто знание, а гораздо больше – озарение, инсайт относительно своей собственной сущности… мои пациенты так приблизили меня к реальности человеческой жизни, что я неустанно учился у них очень важным вещам. Встречи с такими разными людьми, находящимися на столь разных уровнях психического развития, оказались для меня несопоставимо важнее, чем отрывочные разговоры со знаменитостями. Самые тонкие и самые важные беседы в моей жизни были анонимными» (Jung, 1961, р.145).
Кроме того, в людях настолько сильна склонность к разрушению, что одна из самых острых социальных потребностей для мужчин и женщин – это потребность в создании таких мест, где два человека могли бы сесть вместе, не ограниченные временем, с надеждой, что в конце концов при благоприятных условиях из хаоса и страдания вдруг возникнет процесс исцеления. Эти двое образуют структуру, способную уменьшить разрушительные последствия безудержной агрессии и усилить творческую способность к привязанности и любви, ко взаимной выгоде обеих сторон. В нашей современной цивилизации это настоящий подвиг. Совершенно ясно, что для многих из нас это главный стержень того, что делает возможной нашу «невозможную профессию».
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
psy.wikireading.ru